…Меня и саму коллеги часто приглашали поучаствовать в такихвот семинарах.

В большинстве своем собирались там вполне приличные, дажеинтеллигентные люди, читатели книг, и моих, в частности; многие и самипробовали писать — с каждого такого семинара я возвращалась с несколькимирукописями, выданными мне «на благосклонное прочтение»… Бывало, послевыступления, затерев меня в угол в дребезжащем музыкой баре, кто-нибудь из этихсимпатичных людей интимным тоном интересовался — нет ли у Синдиката хорошихпрограмм по Восхождению в Германию…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Но я-то в своем привилегированном департаменте Фенечек-Тусовокориентирована была на особую публику; я никого не должна была мучитьобязательной программой, никого никуда не тягала и вообще работала не топором изубилом, а скальпелем. Даже Яша в одном из своих летучих комиксов, нарисованныхим на «перекличке синдиков» за те пять минут, пока я отчитывалась передКлавдием за неделю, нарисовал меня в белом халате, стоящей над простертым,обнаженным ниже пояса, пациентом. В одной руке я держала скальпель, в другой —эфирную маску, из моего рта выдувался пузырь со словами: «Вы напрасно боитесь,в моем департаменте обрезание делают незаметно и безболезненно»…

Словом, я просыпалась ночами, перебирая в уме всевозможныеидеи. Мысленно я называла это «постирушкой».

В конце-концов сочинила несколько изящных, на мой взгляд,проектов. Например, проект семинара по искусству.

Наутро собрала свой департамент на еженедельноекоординационное совещание. В кабинете у меня уже стоял к тому времени роскошныйдиван для посетителей, журнальный столик, кресла. По пути на работу я покупалаобычно печенье, Маша и Женя заваривали на всех чай… Эти совещания, а точнее,ор, колготня и ругань, проходили у нас довольно весело, и на наш хохот, бывало,забегал Яша, кое-кто из инструкторов департамента Восхождения, заскакивал ИзяКоваль с новой моделью мобильного телефона, забредал Гурвиц, позвякивая тяжелойсвязкой ключей от рая…

— Ребята, — сказала я, как это ни смешно,волнуясь. — Главная новость: в конце месяца мы проводим небывалый семинарпо проблемам искусства…

— А на кого ориентирован этот ваш семинар?! —завела, как обычно, Рома. — Кому адресован?

И тотчас зазвонил телефон. Маша взяла трубку. Я показала ейзнаками: не могу, мол, занята, совещание, отсылай…

Но услышав голос в трубке, Маша вытаращила глаза, судорожносглотнула и пробормотав:

— Щас, Ной Рувимыч… — переключила кнопку на аппарате.

— Клещатик!!! — прошипела она.

Что-то смутное вспомнилось мне. Кафе в Иерусалиме, зеленыйтент над столиком, пятна света на благородном стволе старой оливы… Что-то такоепредостерегающее…

— Я же показала тебе — не могу! — удивленносказала я Маше. — У нас совещание.

— Но ведь Клещатик!!! — сдавленно вскрикнуладевочка. Судя по виду, она вполне была готова грохнуться в обморок.

Я взяла трубку и услышала совершенно родственный голос:

— Здравствуйте, дорогая… Простите, что влезаю в вашинапряженные будни, посреди совещания…

Я пожала плечами. Откуда этот господин мог знать осовещании? Услышал мои слова? Но ведь Маша успела переключить телефон, я точновидела…

— Ничего-ничего, — любезно проговорила я. —Слушаю вас…

— …Ной Рувимович, — подсказал он… — А мы ведь свами давно уж должны познакомиться. Опять же и повод подходящий — вашапрекрасная идея семинара по искусству…

Я оцепенела.

Да, за завтраком я советовалась с мужем — кого позвать нанаш семинар из российских художников и искусствоведов, кого пригласить изИзраиля… Но больше никому, просто никому не успела сказать ни слова, вот, допоследней минуты…

Я внутренне заметалась. Спросила растерянно:

— Откуда вы знаете о семинаре?

— Слухом земля полнится!.. Вы человек у нас заметный,так что… — он еще говорил что-то, тем же задушевным тоном… Я не знала, что иподумать.

— …а вот сегодня, минут через сорок, скажем, могли бымы встретиться, пообедать где-нибудь?

— Вы имеете в виду где-то в городе?

Он рассмеялся:

— Да уж, не в Синдикате… У меня, знаете, печень неказенная.

Действительно, на обед к нам, в Синдикат, с часу до двухпривозили алюминиевые баки из ближайшей столовой Метростроя, и мы обреченножевали прибитые котлеты, обугленную печенку и макароны, липкие и тягучие, каксмертная тоска…

— Я заеду за вами в три, — сказал НойРувимыч, — а там уж мы решим — куда податься. — И повесил трубку.

В сильнейшем замешательстве я обвела глазами своихподчиненных. Напряглась и вспомнила почти дословно разговор с моимпредшественником на террасе иерусалимского кафе. «Пусть все твои чувства, всемысли и все позывы твоего естества замрут… и встанут дыбом…»…

— Ну вот, — проговорила Рома почтиудовлетворенно. — А я все ждала — что это Клещатик запаздывает! Целых двамесяца дал вам свободно гарцевать… Видать, чего-то опасается…

— Что ж вы молчали?! — воскликнула я. — Ну,рассказывайте!

Все они загалдели, перебивая друг друга, поправляя,вскакивая и вставляя какие-то замечания, совершенно мне непонятные. Из всегоэтого коллективного объяснения поняла я вот что:

Ной Рувимович Клещатик со своей фирмой «Глобал-цивилизейшн»уже много лет был генеральным подрядчиком Синдиката.

Его фирма, официальная, удобная и общеизвестная, какпамятник Пушкину, проплачивала все затеи Синдиката безналичкой, — это былоудобно всем, а затем уже Синдикат, с его неповоротливостью огромногоископаемого, спустя недели или даже месяцы оборачивался вокруг собственногохвоста и возвращал Клещатику долг, а порою Центр сполна возмещал затраты фирмы«Глобал-Цивилизейшн» в Иерусалиме, и совсем иной, вполне конвертируемойвалютой.

Тень Клещатика нависала над Синдикатом, как статуя Свободынад Гудзоном. Любое мероприятие, любое деяние Синдиката в России осуществлялосьчерез эту фирму — «и будешь ты ходить путями моими»… Без Клещатика немыслимобыло снять зал, провести семинар, заказать автобус, поместить в гостиницуприезжих лекторов, купить в отдел ручки и салфетки. Вообще-то, объяснилаосведомленная и опытная Рома, таких фирм навалом по всему миру, существуют ониза счет своих — ну, 11-12 процентов за услуги… Но специфика существованияСиндиката в России, понимаете ли, балансирование, так сказать, в некоторыхделикатных вопросах финансовой законности… с этим ведь такая морока! — тутона, как обычно, перешла на шепот, многозначительно округлив глаза и почтисинхронно вывернув руки большими пальцами вниз: последний жест римлянина вКолизее. Ничего не поняв, я уставилась в пол, на который они указывали… Наконецсообразила: с прошлой недели в «инструктажной», большой комнате на первом этажепрямо под нами, где обычно консультировали потенциальных восходящих, сидели иработали аудиторы из Налоговой инспекции… Мимо этой комнаты служащие Синдикатаносились бесшумными валькириями, а главный бухгалтер нашего российскогокошелька, Роза Марселовна Мцех, ходила торжествующая и гордая своейпроницательной честностью. (Яша подозревал, что она-то и навела российскихаудиторов на нашу избушку двуликого Януса. При этом на салфетке (делопроисходило в нашей неказистой столовой за неказистым обедом) он мгновеннонабросал двуглавого Ануса: пышную, как сдвоенные подушки, задницу с двумяотверстиями — в одно через огромную клизму Джеки Чаплин закачивал доллары. Издругой бреши с фонтанной мощью вылетали рубли, и эту-то брешь и пыталасьзакрыть своим телом железняк-матрос Роза Марселовна…)