почему оленей не разводят? – спрашиваю я. – Они слишком красивые?» Она качает головой. «Они взаперти паникуют».

На пути домой, не доехав до города, поезд останавливается и долго стоит. Я смотрю на деревья вдоль реки. На них еще остались редкие листья. Люди гуляют у самой воды. «Но разве мир не всегда катился к чертям?» – спросила я Сильвию. «Какие-то части мира – да, но не весь же мир целиком».

Выхожу из метро. Дождь льет как из ведра. Голова гудит. «Не плачь, – говорит дружелюбного вида белый прохожий. – Не плачь!»

Разве я плачу?

Прохожу мимо лавки Мохана. «Чеснок привезли», – окликает меня он. Расплачиваюсь мелочью, но он не против. «Мелочь – тоже деньги», – говорит он.

Рядом с открыткой с Ганешей на кассе теперь стоит миниатюрный американский флаг. Мохан не переживает из-за выборов. «Даже если он выиграет, он не будет президентом вечно, – говорит он. – У него есть деньги, самолеты, всякие красивые вещи. Он – птица. Зачем быть птицей в клетке?»

Часть третья

После выборов Бен мастерит из дерева маленькие полезные штуки. Подставку для столовых приборов, подпорку для мусорного бака. Он занимается этим несколько часов. «Вот, я все исправил», – говорит он.

Банда улиток ограбила черепаху. Пришла полиция составлять протокол, но черепаха ничего не смогла рассказать. «Все случилось так быстро», – сказала она.

В эфире люди задавали друг другу один и тот же вопрос. И тем, кто твердил, что «в любом случае мы проиграем», и тем, кто говорил, что «все они одинаковые», и тем, кто кричал «катись все к черту».

Теперь довольны?

Тропа сужается. Так сказал Бен. Он считал в уме.

Может, все-таки?.. Все ведь возможно.

И мы не стали ложиться и досмотрели до конца.

В школе друг Илая хвалится, что убьет президента световым мечом. Потом говорит – нет, лучше сюрикеном. Сын приходит домой расстроенный. Мол, друг его неправильно подходит к решению проблемы. «А как правильно?» – спрашиваю я.

«Вырыть яму, замаскировать ее листьями».

Все вокруг дают советы – кто-то практические, кто-то общего характера. Практические быстро передаются из уст в уста и приводят к последствиям.

Женщинам репродуктивного возраста советуют срочно установить внутриматочные спирали. Их можно носить от шести до двенадцати лет; когда абортарии закроют, это придется кстати. Но записаться на прием к врачу становится невозможно; все забронировано на много месяцев вперед, а в приемных платных клиник толпятся испуганные белые женщины.

Вопрос: Нужен ли ангелам сон?

Ответ: Маловероятно, хотя наверняка сказать нельзя.

«Может, купим пистолет?» – спрашивает Бен. Но мы же в Америке. Если ты застрелил меньше трех человек, тебя даже в новостях не покажут. Право на ношение оружия если и отберут, то последним. Он смотрит на меня. Фамилия его деда была в два раза длиннее. На острове Эллис ее укоротили.

То же самое было после одиннадцатого сентября – тревожный гул вокруг. Повсюду все твердили об одном и том же. В магазинах, ресторанах, метро. Мы с другом встретились в кофейне. Его семья бежала из Ирана за неделю до падения шахского режима. Он не хотел говорить о том, о чем все говорили. Но я настаивала. «Наконец история пришла и по вашу душу, – сказал он. – С нами это случилось давно».

* * *

В тихом вагоне кажется, что все не так ужасно. В тихом вагоне все ведут себя спокойно. Нога Бена прижимается к моей ноге. Мы сидим рядом и читаем, а Илай строит дома со множеством комнат. Через проход сидит человек и разговаривает с другом по-испански. Кондуктор просит его выйти. «Сейчас? – спрашивает он. – Во время движения поезда?»

На телевизоре в отеле много каналов, но ничего интересного.

* * *

Мы идем в Смитсоновский музей. Бен с Илаем хотят посмотреть космическую экспозицию, а я – гоминидов. После обеда обходим памятники, торжественно рассуждаем о демократии. Это Бен предложил поехать в Вашингтон. Тут жутковато, гораздо хуже, чем я представляла. Уже скоро, скоро, скоро, крутится пластинка в голове. Бен решил, что в следующие несколько месяцев будет ездить с Илаем по всяким историческим достопримечательностям. Хочу заложить фундамент, говорит он, но фундамент чего – не уточняет.

Последний пункт нашего путешествия – Музей шпионов. Бен ворчит; мол, я выбрала единственный в городе музей с платным входом. Говорит, что подождет в лобби. Но я рада, иначе пришлось бы идти в Музей Холокоста. К счастью, на тот момент он был закрыт.

Илай в восторге. Нам диктуют легенду, ее надо быстро запомнить, потом ответить на несколько вопросов. Тут есть тайный ход, где могут проползти только дети. Я, прихрамывая, прогуливаюсь по музею, осматриваю экспонаты. Пистолет в виде помады. Пистолет в виде фотоаппарата.

Но больше всего мне нравятся обычные очки. В них спрятана капсула с цианидом. Если враг поймает шпиона, тот не сможет ничего рассказать.

* * *

Это уже слишком, говорит Сильвия. Люди, которые занимаются такой работой, не выдерживают, заболевают и умирают. Когда я позвонила ей через день после выборов, она сказала: «Гори все синим пламенем! Гори все синим пламенем!»

Задолго до случившегося она предсказывала, что все так и будет. В неспокойные времена людям нужна сильная рука, сказала она. Но я ей не поверила. Никто не верил.

В туалете библиотеки женщина; весь пол испачкан дерьмом. Просовываю ей под дверь бумажные полотенца. Замечаю, что у нее дорогие сапоги. Мы не разговариваем, и я стараюсь не смотреть на обувь посетителей.

У стойки моя коллега с рентгеновскими снимками снова показывает их Лоррейн. Та терпеливо кивает. Мне рассказывали, что раньше Лоррейн пела в хоре. У нее взрослые дети и муж, он медленно умирает от какой-то ужасной болезни. Я не лезу в чужие дела,