Большинство присутствующих старше нас и говорят о том, как им в свое время помогли другие люди; благодарят тех, кто не остался равнодушным, и призывают нас думать о тем, кому меньше повезло.

Короче, все как обычно в церкви. Я и забыла, как это бывает.

«Я думал, тебе не хватает общения», – говорит Бен. Но не такого общения. И не в таком количестве. Слишком много пристальных взглядов. «Не мои люди», – объясняю я.

Вопрос: Как унитарианцы ходят по воде? [12]

Ответ: Ждут зиму.

Я опоздала на экспресс; приходится ехать на местном автобусе. На днях слышала, как одна женщина говорила другой: тише едешь – дальше будешь. В этом автобусе полно пожилых русских, они едут с нагруженными пакетами, поставив их на пол у ног. Сажусь напротив симпатичного парня в зеленой куртке; тот смотрит на меня и, кажется, пытается вспомнить, где меня видел. В юности я обычно угадывала, почему мужчины на меня смотрят, но теперь это чаще всего происходит по одной причине: они меня где-то видели, но не помнят где.

У парня жевательный табак в кармане, а рюкзак такой грязный, словно побывал на войне. Из рюкзака торчит книга, но только краешек, названия не видно. Бен рассказывал, что у древних греков было слово эпохе, означавшее «я приостанавливаю все суждения». Полезно делать тем из нас, кто начинает вдруг искать что-то общее между собой и незнакомцами в автобусе. Внезапные симпатии – мой брат называет это так. Мне нужно быть осторожнее. Слишком щедрое у меня сердце.

Идет дождь. В автобусе полно народу. Так много, что те, кто сидит, начинают чувствовать себя виноватыми. Оглядываюсь: если что, я готова скрепя сердце уступить инвалиду, беременной женщине или матери с детьми. Но, к счастью, вокруг оказываются лишь здоровые подростки в наушниках. А я забыла телефон, иначе тоже не замечала бы ничего вокруг.

Парень в зеленой куртке продолжает смотреть на меня. «Я из библиотеки», – подсказываю я, и он медленно кивает, кажется, с уважением. «Да, да, точно», – говорит он. У него слабый акцент; может, он родом из маленькой страны, где библиотекарь – почетная профессия?

Мы оба выходим на Кони-Айленд-авеню. Он встает, и я вижу название его книги: «Определитель грибов».

Льет как из ведра. Все голуби улетели. Наркоторговец из квартиры 5С придерживает мне дверь. Мы стряхиваем зонтики.

* * *

У Сильвии новый план побега от цивилизации. Она хочет купить трейлер там, где лучше всего видно звездное небо. Несколько лет назад она жила там с бывшим, астрономом-любителем. Это где-то в Неваде, в нескольких часах езды от ближайшего города. Там в безоблачную ночь невооруженным глазом видна галактика Вертушка. Позже гуглю эту галактику; она находится на расстоянии двадцати пяти миллионов световых лет.

Хватит с меня активизма, хватит сбора средств, хватит псевдооптимизма, говорит Сильвия. Все, над чем она трудилась годами, уничтожено одним росчерком пера. Теперь ей хочется лишь одного – уехать туда, где тихо и темно.

У древних греков было особое слово, означающее «уединение в пустыне» – анахорез.

* * *

На занятиях медитацией опять почти никого нет. Многие ушли из-за того, что сказала Марго. Ее спросили, что она думает по поводу волны недавних обвинений в прессе. Она ответила, что ей очень грустно думать о бесчестных поступках этих мужчин. Но она не делит людей на жертв и агрессоров. А когда ее спросили о наказании, она заговорила о реинкарнации. Все в этом зале причиняли боль другим живым существам, сказала она.

Поэтому сегодня на занятие пришли только я и трое гетеросексуальных парней. Марго рассказывает о дукхе; слово обычно переводится как «страдания», но может иметь и другие значения. В тибетском буддизме у слова дукха часто иной оттенок смысла. И когда говорят «жизнь – это страдание», на самом деле имеется в виду «жизнь сносна». В смысле – не сахар, но потерпеть можно.

* * *

Больше нигде не чувствую себя как дома, говорит брат. Мы гуляем в парке; у него на груди спящий ребенок в слинге.

«Тебе надо к нормальному психотерапевту, – говорю я. – Я же не настоящий психотерапевт».

Он уже десять дней как живет у нас и спит на диване в гостиной. С Айрис видится, когда мне удается договориться с Кэтрин. Он накурился и изменил ей со старой подругой. Потом пошел домой и во всем признался. Пару недель они пытались помириться, потом она вышвырнула его уже навсегда.

Две недели он спал на диванах у друзей, сменил три дивана и наконец вернулся к нам. А я и забыла, какой ужасный из него сосед. Теперь вспомнила.

Он часами ходит туда-сюда по квартире. То же самое было, когда он бросил наркотики. Тогда что-то случилось с его ногами. Они шевелились не переставая. Всю ночь он ворочался в кровати. Никак не мог найти удобную позу. Мне мозг как будто ложкой выскребли, жаловался он.

* * *

Бен терпит, но с братом очень тяжело. Если бы кто-то из них ходил на работу, было бы проще. Генри по-прежнему занимается открытками, но боится, что Кэтрин и на работе от него избавится. Я допоздна не сплю и помогаю ему придумывать пожелания. Идеи есть, но первое, что приходит в голову, я не говорю.

Брату, который всех уже достал…

Сестре, которая так и не смогла ничего добиться.

* * *

Генри выпивает все наше молоко. Генри теряет пульт от телевизора. Генри сердится на Илая за то, что по утрам тот слишком рано врывается в гостиную. Генри поздно возвращается, забывает ключ, и приходится вставать и открывать ему дверь. Генри говорит, что не надо было ему заводить детей, это была худшая идея на свете. Потом Илай спрашивает: «Вы же не жалеете, что меня завели?»

Лето на улице, всем некуда