В моем расстроенном разуме крепло ощущение, что онанамеренно пробудила во мне страстное желание, плотскую чувственность, дабызаглушить зов разума и превратить меня в беспомощное, жалкое, лишенное волисущество.

Урсула вновь и вновь впивалась в мои губы, ласкала язык иразгоряченное лицо, в то время как все мое существо отчаянно сопротивлялосьвожделению и одновременно жаждало – жаждало жарких объятий, нежныхприкосновений и чувственных поцелуев.

Мне не удавалось скрыть свои эмоции – их выдавалапредательница-плоть. Урсула не могла не понимать, в каком я состоянии, и за этоя ненавидел ее.

– Почему? За что? – простонал я, в очередной разотрывая от нее губы и едва дыша от неземного наслаждения при виде еерассыпавшихся вокруг головы волос. – Убирайся отсюда! Возвращайся в ад!Что за милость ты проявляешь ко мне? Почему ты сотворила со мной такое?

– Я не знаю, – ответила она нежным, дрожащимголосом, уткнувшись мне в грудь. – Возможно, я просто не желаю твоейсмерти. – Она говорила торопливо, в такт учащенному дыханию. – Аможет быть, существует и нечто большее: я хочу, чтобы ты уехал, убежал на юг,во Флоренцию, и позабыл обо всем случившемся, как если бы оно было не более чемночным кошмаром или наваждением ведьм, как если бы ничего подобного никогда неимело места в действительности. Беги, скройся – ты должен меня послушаться.

– Прекрати плести свою грязную ложь, – вспылиля. – Ты думаешь, что я так и поступлю? Ты погубила все мое семейство! Да,ты! Ты и твои соплеменники, кто бы они ни были!

Она опустила голову, опутав волосами мое лицо. Я тщетнопытался высвободиться из плена. Но все было бесполезно. Я не мог дажепошевелиться в ее железных объятиях.

Все поглотила тьма и ощущение неописуемой нежности. И вдруг…Я почувствовал слабую боль в горле – как от укола булавкой, и разум мгновеннозатопило самое безмятежное, сладостное блаженство.

Я словно неожиданно оказался где-то чрезвычайно далеко отродных гор, от всех бед и опасностей и шагал по цветущей луговине, а потомоступился и рухнул на ковер из чудесных благоухающих трав. А Урсула молчаопустилась рядом на сломленные стебли и безропотные ирисы. Ее пепельные волосысвободно раскинулись по плечам, пристальный взгляд смеющихся глаз был устремленпрямо на меня, обольстительные губы улыбались. Наши тела пылали, охваченныебезрассудной страстью. Она взобралась на меня верхом и принялась скакать,по-прежнему не сводя внимательного взгляда с моего лица и сохраняя все ту жеулыбку на прекрасных губах, а потом изящным движением раздвинула стройные бедраи позволила мне войти в нее.

Казалось, во влажной пульсирующей впадине между ее ногамибушевала безумная смесь всех стихий; отражение этого урагана эмоций я отчетливовидел и в обращенном на меня взгляде, изливавшем изобильный поток безмолвногокрасноречия.

Все прекратилось внезапно – осталось лишь головокружение. Иее губы, прильнувшие к моей шее.

Собрав все силы, я попытался отшвырнуть ее прочь.

– Я уничтожу тебя! Непременно! Клянусь. Если даже мнепридется преследовать тебя до самого входа в ад! – Голос мой то срывалсяна крик, то переходил в едва слышный шепот. Я сопротивлялся ее объятиям с такимупорством, что моя собственная плоть воспламенилась от такого усилия. Но она несмилостивилась. Я старался привести в порядок свои мысли, отчаянно гоня прочьвоспоминания о наслаждении и мечты о возможном повторении пережитоговосторга. – Убирайся отсюда, strega, ведьма!

– Успокойся, помолчи, пожалуйста, – печальнопромолвила она. – Ты такой юный, и такой строптивый, и такой смелый…Совсем как я в юности. О да, я была настроена столь же решительно и тоже могласлужить образцом красоты и бесстрашия.

– Оставь свои мерзости! – вскричал я.

– Успокойся, – продолжала увещевать меняУрсула. – Ты разбудишь криками весь дом. И чего ты этим добьешься? –Ее слова были исполнены искреннего сочувствия и боли, и в то же время голосзвучал столь обольстительно, что, казалось, один мог соблазнить любого. –Я не могу навсегда избавить тебя от опасности, да что там навсегда – даже нахоть сколь-нибудь продолжительное время. А потому прошу тебя, Витторио, беги!

Она отодвинулась, устремив на меня мягкий взгляд огромныхглаз, и в этот момент казалась воплощением искренности, в то время как на самомделе за пологом столь совершенной красоты таилась поистине дьявольская натура.Образ прекрасного демона, явившийся мне на фоне полыхавшего в церкви пламени,никогда не изгладится из памяти. Она не нуждалась ни в колдовском зелье, ни взаговорах для достижения своей цели, ибо была безупречна в своем великолепии инеобычайно убедительна.

– О да… – вздохнула она, глядя на меня из-подполуопущенных век. – Ты красив, очень красив, и это разрывает мне сердце.Это неправильно, несправедливо – ко всему прочему еще и эти страдания… Я невынесу…

С трудом подавив в себе искушение, я промолчал, не желаяподливать масло в адское пламя. Она по-прежнему оставалась для меня дьявольскойзагадкой.

– Витторио, уезжай отсюда. – Голос Урсулы былсовсем тихим и оттого еще более зловещим. – В твоем распоряжении всегонесколько ночей, а быть может, и того меньше. Если я приду еще раз, то могунавести их на твой след. Пожалуйста, Витторио… Не рассказывай никому воФлоренции о случившемся. Тебя поднимут на смех…

И вдруг она исчезла.

Кровать еще какое-то время поскрипывала и раскачивалась. Ялежал на спине, кисти рук ныли, словно по-прежнему ощущая на себе давление еепальцев, а в окно над головой проникал холодно-безучастный серый свет. Стена,возвышавшаяся по соседству с гостиницей, не позволяла мне видеть хотя бы клочокнеба.

Кроме меня, в комнате никого не было. Урсула пропала.

Резким усилием я заставил себя пошевелиться, но, прежде чеммне это удалось, в окне возникла знакомая фигура, точнее, только верхняя еечасть – от талии до макушки склоненной головы. Урсула пристально смотрела прямона меня. И вдруг молниеносным движением она разорвала кружево низко вырезанногона груди платья, обнажив две маленькие, плотно прилегающие друг к другу округлостис темными сосками, а затем провела ногтями по белоснежной коже левой груди.Потекла кровь…

– Ведьма!