Очнулась я, когда на стул рядом плюхнулось почти бестелесное создание. Уже без шляпки.

— Мне тоже чаю, голубушка, — пропела она ангельским голосочком — тонким, звонким, но слегка дребезжащим. — Вы Аня, правильно? — спросила, внимательно вглядываясь мне в лицо.

Я осторожно кивнула. Уж если я детям разрешила меня так называть, то старушка может не стесняться.

— У Дмитрия когда-то девушка была — Аня, — затуманились воспоминаниями бабкины глаза. — Любил её — страсть. Надышаться не мог, — вздохнула Антонина Викторовна и пригубила чай.

Я застыла, как слеза на морозе. Это она обо мне сейчас? Я и понятия не имела, что у Иванова бабушка имеется. Не успели мы тогда с родственниками познакомиться, как-то не до того было. Оказывается, он делился? Рассказывал обо мне? Что, интересно? Спросить я, конечно же, не могла. Язык не поворачивался.

— Бросила его, негодяйка, — посмотрела на меня бабуля ясными очами, — но что сейчас об этом. Дело прошлое.

Ах, это я его бросила. Да. А он, значит, святой и непогрешимый. Но только я осталась у разбитого корыта с развороченным сердцем, а он, судя по всему, если и страдал, то недолго: и жениться успел, и детишек наклепать — не заржавело. Да он даже попыток не делал меня найти!

Грудь распирала давняя обида, но бабулька здесь ни при чём. Зачем ей это знать? Смысла нет никакого. Как она только что сказала? Дело прошлое. Есть дело настоящее, им и нужно жить. Только приоритеты правильно расставить. А то этот поцелуй в коридоре — вообще неуставные отношения. Башню снесло немного. Но секс — это вообще не отношения по большому счёту. Так, зов тел, который можно и нужно контролировать.

— Ой, Аня, ты прифла? — это сонный Ромашка в кухню пробрался. — Ой, бабуфка! — после сна он пришепётывал ещё больше. — А я проснулся!

Он вскарабкался ко мне на колени и прижался лохматой головой к груди. Доверчивый котёнок.

Наверное, это неправильно, но я его обняла. Тёплый, в трусишках и маечке. Маленький.

— Что тебе снилось, отважный капитан? — спросила, чудом удерживаясь, чтобы не приложиться губами к его макушке. Никогда не думала, что способна на подобные чувства.

Ромашка звонко рассмеялся.

— А вот и ничего! Папа сердился, — бесхитростно сдаёт он Иванова. — Мы за ужином его расстроили.

— Бунт на корабле? Да против самого главного пирата? Нехорошо!

— Он нас кормил невкусно, — продолжил ябедничать Ромка.

— Нормально он нас кормил, — заступился за отца Мишка. Он уже одет, но такой же заспанный, как и его младший брат. — Привет, ба.

Бабушка Тоня повела себя странно: сидела хрустальной статуэткой и делала вид, что она тут одна. Пила чай, отставляя мизинчик и на детей внимания не обращала, даже не поздоровалась.

— Ну, раз вы встали, нужно умыться и почистить зубы, иначе завтрак отправится акулам в пасть.

— Потому что акулы чистят зубки? — спросил Ромашка, и я задумалась на миг: врать детям нехорошо.

— Животные зубы не чистят, — блещет знаниями Мишка и поглядывает на меня с превосходством. — Посмотри на Фиксика. У него клыки — во, а зубы он никогда не чистит.

— Всё верно, — киваю, поглядывая украдкой на бабушку Тоню. Она всё так же морозится. Становится как-то не по себе, — но мы же люди, у нас всё по-другому. Поэтому — умываться!

— Умываться! — отмирает бабуля и хлопает в ладоши. — Мы идём умываться!

Не знаю, что действует: то ли её энтузиазм, то ли то, что она всё же их родственница, а не чужая противная тётка, которая пришла и командует.

Они идут гуськом — впереди нахмуренный Мишка, за ним — бабуля, а потом — Ромка. Я завершаю шествие.

В ванную они вваливаются все вместе, и не понять, кто веселится больше — дети или старушка. Она не помогает им, нет. Она плещется вместе с мальчишками, смеётся, выхватывает зубную пасту у Медведя из рук, ссорится с Ромкой из-за полотенца…

Это, наверное, было самое сумасшедшее и очень долгое умывание в моей жизни. У Ирки двое. Ей нужно памятник поставить. Я совершенно недооценивала труд мамаш.

Казалось бы: ничего сложного, однако, на поверку оказалось, что даже умыть детей — это великий труд. Я уж молчу — одеть, а потом причесать. Мишка всё делает сам. Зато с Ромкой пришлось повозиться. Вишенкой на торте стала баба Тоня — она тоже подставила голову, чтобы я расчесала и её.

Возмущаться я не стала. Игра? Очень хорошо. Невольно она мне помогла. Мальчишки в её присутствие скандалить поостереглись. Лиса. Как есть очень хитрая и изворотливая лиса Алиса.

Пока я воевала с расчёской и одеждой, Дина Григорьевна накрыла на стол и сняла фартук.

— На сегодня моя Голгофа закончилась, — заявила она, пока дети увлечённо тыкали оладьями в сметану, а затем — в мёд и варенье, пробуя разные вкусы. Это бабушка их развлекает, ничуть не отличаясь поведением: вон, щека в малине, пальцы липкие.

— Ты за ней приглядывай, детка, — делает последние наставления повариха. — Как есть с прибабахом бабулька ихняя.

— Всё хорошо, — сказала я твёрдо, хоть и не чувствовала себя уверенно никак. — Постараюсь справиться.

Григорьевна снова вздохнула, покачала головой, колыхнула большой грудью и была такова. А я осталась один на один с цветником имени Иванова.

Достойно пережила приход слесаря — очень милого мускулистого парня, что улыбался и пытался заигрывать со мной, отчего получил по ноге от Ромки.

— Аня — наша, понял? — заявил ребёнок и встал впереди, словно защищая. Я чуть слезу не пустила — честно.

— О, явились? — поинтересовалась припоздавшая почти на полчаса горничная, как только узрела бабу Тоню. — Давненько это вас не было.

Алевтина мне не понравилась — ушлая какая-то девица, резковатая, но дело своё знала, а мне капризничать по статусу не положено. Главное, что она устраивала Иванова. Остальное меня не касается.

— И тебе не хворать, змеюшка, — не осталась в долгу бабулька и, словно невзначай, рассыпала по ковру драже из пакетика. — Упс! — развела она руками и гордо вышла вон, оставив горничную шипеть за своей спиной.

— Получше следи за детьми! — прикрикнула на меня эта главнокомандующая над пылесосом и половыми тряпками.

— Попрошу ко мне на «вы», — включила я режим начальника, — с уважением и не повышая голоса. Меня зовут Анна Валентиновна.

Только потом до меня дошло: она и бабку считала ребёнком. Но на тот момент я над этим зацикливаться не стала.

Мы умудрились почти без приключений погулять в парке, если не считать, что бабуля втихаря отрезала маникюрными ножницами шары у зазевавшегося продавца, Мишка подрался с мальчишкой постарше, а Ромашка уселся на чей-то пакет с пирожными.

За шары пришлось заплатить, за пирожные — тоже. Синяк под глазом у Мишки я прикладывала железным рублём. Он шипел, пыхтел, но не вырывался. Я даже посчитала, что это почти победа.