Старика притащили волоком и втолкнули ко мне в комнату. Он упал на подгнивший деревянный пол и проехался по нему на коленях, и я тут же схватил его за шкирку, поднимая в воздух.

— Жить хочешь, лассарская рвань?

Тот быстро-быстро закивал головой, с ужасом глядя мне в лицо.

— Дорогу на Нахадас другую знаешь?

— В Храм ведут две дороги. Одна — через лес и одна — напрямую. Через лес — двое суток пути верхом, по прямой — трое суток. Но в лесу только пешком, густой он больно, не пройдете с лошадьми.

Я сильно тряхнул лассара в воздухе.

— Мне надо быстрее, чем за двое суток. Еще дорогу.

— Нет больше дорог, мой дас. Всего две.

— Лжешь.

— Зачем мне лгать? Я жить хочу и семью свою люблю.

Я долго смотрел ему в глаза, подернутые старческой мутной пленкой. Потом отшвырнул его в сторону.

— Собери провизии мои людям в дорогу и дамаса налей побольше.

Когда он выполз за дверь, я повернулся к Саяру, напряженно смотревшему на меня и переминающемуся с ноги на ногу.

— За мной следом войско поведешь через лес. Проводником этого возьмешь и Сивар не забудь.

— Нет, — Саяр отрицательно качал головой, — Нет, мой дас. До полной луны всего пару дней. Вы можете застрять…

— У меня нет времени, — прорычал я, — ни секунды нет. Данат собрался сжечь ниаду.

Я встретился взглядом с другом и увидел, как лихорадочно блеснули его глаза.

— Это нужно мне.

И блеск потух, Саяр опустил голову.

— Я поведу армию за вами, мой дас, но заклинаю вас Гелой, не рискуйте. Гайлары не бессмертны, а инквизиция знает, как убивать священных волков.

— Пока она жива, я не умру, Саяр. Запомни это раз и навсегда. Я слишком жадный, чтобы оставить ее кому-то другому.

— Значит, я лично буду следить, чтобы лассарская шеана жила вечно.

— Если только я не казню ее сам лично.

"Если волком обернешься, две луны будешь на нее выть и сделать ничего не сможешь"

Скрипучий голос Сивар взорвал мозг, и я стиснул в ярости челюсти. Старая тварь каким-то образом смогла влезть мне в голову. Через минуту я уже стоял у ее клетки, глядя, как баордка жмется к противоположной стене, шипя от страха.

— Как? Старая сука. Как ты это сделала?

— Твои волосы…всего лишь твои волосы. Сивар спалила их, смешала со своей кровью и выпила вместе с травой ладарнис. Во мне теперь есть частичка тебя, Даал, ты можешь слышать меня… а если ты выпьешь моей крови, то я услышу тебя.

Я одним махом взломал решетку и оказался возле мадоры, стиснул ее горло пятерней и вдавил в стену, задыхаясь от исходящего от нее зловония. Старая тварь давно не питалась человечиной и начала подгнивать изнутри.

— Твою кровь омерзительно дать даже моим волкам на псарне, не то что пить самому. Я не хочу тебя слышать, старая. Только попробуй еще раз взорвать мне мозг своим паршивым голосом, и я вырву тебе язык раскаленными щипцами.

— Сиваааар спасааает твою жизнь, Даал. Сивааар заботится о тебе.

— Сивар заботится о своей шкуре прежде всего.

— Нельзя тебе обращаться перед полной луной. Ты так ниаду не спасешь. Гайлар не выстоит против войска астранов и инквизиторов.

— Они ее сожгут, — зарычал я в лицо старухе, и та оскалилась, впиваясь меня бельмами глаз и впитывая мою панику и отчаяние.

— Ты бы все равно не успел. Ты гайлар, а не птица. Как бы быстро ни бежал, раньше, чем к вечеру, не достигнешь Нахадаса. Веди за собой свою армию, Даал. Ты либо успеешь ее спасти, либо сможешь жестоко отомстить.

Я сжал пальцы на тонком горле сильнее, и Сивар выпучила глаза, цепляясь когтями за мою руку.

— Если она умрет, ты почувствуешь…Сиваааар знает, что говорит. Почувствуешь так же, как услышал ее зов сегодня.

Зеркала. С недавних пор он стал их ненавидеть. А раньше любил часами стоять перед ними и разглядывать свое отражение со всех сторон. Он считал себя совершенным. Притом совершенно без преувеличения. Од Первый и был совершенством. Одним из самых красивых мужчин Лассара. Насколько красив, настолько и жесток. Но народ фанатично его любил, до какого-то невероятного исступления. Словно все пребывали в трансе и были порабощены его красотой. У Ода Первого было огромное преимущество: в отличие от всех его предшественников, он обожал свои земли и свой народ. Беспощадно жестокий с врагами, он поднял Лассар и сделал самым важным государством в объединенном королевстве. Так считал сам велиар. Он был бы очень удивлен, если бы услышал, как его проклинают на улицах городов даже дети, потому что эпидемии болезней и голод прекрасно справляются даже с самыми фанатичными патриотами, превращая их в бунтующих мятежников ради куска хлеба.

Но Од Первый не знал об этом, он считал, что оставил свои земли обоим сыновьям, которым лишь оставалось исправно отправлять обозы с продовольствием, прибывающим с островов по всему Лассару. Это было одной из его фатальных ошибок.

А в тот момент единственное, что портило Оду наслаждение собственной красотой — это стремительно бегущие вперед годы, добавляющие морщин под глазами, и отнимающие свежесть лица. Он с раздражением втирал в кожу масла и крема, которые привозили для него из самых разных уголков объединенного королевства. Велиар видел, что толку от них никакого, но продолжал выполнять неизменный ритуал утром и вечером…продолжал ровно до того времени, пока не пришел в себя с зашитыми веками выколотого глаза и покосившимся справа лицом. Осколок задел лицевой нерв, и подвижность лица одного из самых красивых правителей Лассара была полностью нарушена. Первое, что сделал он, когда пришел в себя — это попросил принести себе зеркало. Затем он разбил его и кусками стекла вырезал глаза у лекаря и его двух ассистентов. Лично. На глазах у блюющих слуг. Еще живых несчастных он приказал вывезти в море и швырнуть в воду.

У него началась страшная затяжная хандра. Он почти ничего не ел, не принимал у себя шлюх и не выходил из своего шатра, а когда вышел, приказал всех островитян лишить глаз и отправить их Лордану Мееру в сундуке, оббитом их кожей, с посланием, в котором говорилась о том, что не первая буря самая сильная, и сколько бы тот ни готовился, грядет еще одна, которая превратит острова в груды золы и отправит их под землю. Од Первый ждал своего среднего сына, чтобы вместе с ним сжечь все острова и взять Атеон. Но вместо этого ему прислали деревянный ящик с покрытой инеем головой Самирана Дас Вийяра. Велиар лично открыл ящик, какое-то время он смотрел единственным глазом на останки сына, уголок его рта слева дергался, он протянул обе руки и вытащил голову Самирана, аккуратно поставил на стол, пригладил пшеничные волосы набок, провел пальцем по бровям и прошипел:

— Жил, как идиот, и сдох бесславным идиотом… — глаз закрылся, и из-под дрожащего века скатилась единственная слеза, — Ноар. Прикажи организовать похороны велиария Лассара по всем обычаям. Приспустить наши знамена. Я объявляю траур на три дня. В эти дни запрещено петь, танцевать, драться и посещать шлюх. Всех, нарушивших запрет, я обезглавлю и схороню вместе с моим сыном. — и вдруг проорал, — Идиоты, ослушавшиеся приказа, будут покоиться с таким же проклятым идиотом. Самираааан. Мальчик мой. Я же приказал покинуть Лассар. Приказал. Приказал. Почему? Почему ты не послушался?