Я посмотрела на свое вконец запутанное вязание и решила прекратить его мучить. Но из рук не выпустила. Мой слабый бесполезный щит.

Леони молчал.

— Тебя возмутило, что именно она делает замечание?

Леони энергично замотал головой, отрицая такое предположение.

— Мы с Лори твои родители и должны поправлять тебя, если ты ошибаешься.

От этого «мы» словно обруч лопнул на сердце. Стало легче. Александр признает за мной право воспитывать его сына. Нет, он дал понять — нашего сына!

Александр поймал мой взгляд, и по его губам скользнула легкая улыбка. Ох уж эти эмпаты!

— Тогда в чем же дело?

— Я ее обидел… — голос мальчика звучал тихо. — Сказал, что она сердится, потому что сама так не может. Она же не дарг… И она — раз!

Леони сделал жест, словно отрубал что-то.

— И все… Она меня больше совсем не любит. Поэтому я убежал ото всех.

Александр посадил сына на колено и приобнял его, словно согревая.

— Да, Лори не дарг, она человек. Они не умеют контролировать свои чувства, так как мы. Люди и чувствуют по-другому — ярче, насыщеннее. Поэтому думаю, ты ошибся. Принял ее мгновенную реакцию на свои слова за что-то окончательное. Давай проверим, посмотрим вместе.

И они вдвоем уставились на меня!

— Что ты видишь, Леони?

— Она злится…

— Ну да, ей не нравится, что мы смотрим, — и Александр нахально улыбнулся!

Я чувствовала себя, как бабочка на булавке под лупой энтомолога.

— Папа, может не надо? Лори неприятно. Вдруг она заболеет?

— Почему заболею?

— Потому что у даргов такой насыщенный негатив бывает редко и обычно ведет к болезни, — любезно пояснил муж. — Вот Леони о тебе и волнуется. Он редко встречал такую смесь чувств.

— Леони, ты заметил всплеск, когда я упомянул тебя? — обратился Александр к сыну. - Да! — Леони облегченно улыбнулся, встал с отцовского колена и подошел ближе ко мне.

— Лори, ты простила меня? — он смотрел с такой надеждой.

— Конечно, простила.

«Ты не виноват, что дарг», — хотелось сказать мне, но я удержалась.

— Твой папа прав. Я могу сердиться, обижаться на тебя, но от этого ты не перестанешь быть моим сыном, — эти слова словно сами собой выскользнули из моих губ, и я вдруг почувствовала, что это правда.

Леони всмотрелся во что-то (надо полагать, мои чувства!) и словно расслабился.

— Значит, ты любишь нашего сына? — горячее дыхание мужа коснулось уха и отозвалось невольной дрожью.

Этот негодяй воспользовался тем, что я отвлеклась на Леони и подошел со спины неприлично близко! Хорошо хоть я сидела, а то ноги ослабли.

— Красиво! — восхищенно выдохнул Леони, разглядывая что-то в моей ауре.

— Красиво, — довольно согласился муж.

Смесь смущения и бешенства зашевелилась во мне.

— О-о! — произнес Леони, округлив глаза.

— Все, хватит. Лори злится, — сказал Александр и пояснил мне. — Я прикрыл тебя. Мы больше не видим твоих эмоций.

Словно прохладная волна накрыло меня облегчение.

— Почти не видим, — честно признался Леони.

— Твои сильные эмоции все равно немного пробивают полог.

— Как зарницы. Красиво! — повторил Леони.

— Что ж, Леони, раз мы с тобой разобрались, теперь отправляйся к даме Орисе, извинись перед нею.

— Хорошо, папа, — без энтузиазма сказал Леони и послушно направился к выходу. Но на пороге остановился. — Лори почему нельзя внушать говорила по-другому.

— Лори объясняла тебе по-своему, я — по-своему, но для тебя вывод один. Ты не должен этого делать. Думаю, это понятно?

— Да, — и грустный Леони нас оставил.

Извиняться ему явно не хотелось, но он это сделает.

Мы с Александром проводили его взглядом и убедившись в его окончательном уходе приготовились к дальнейшему разговору. Я села поглубже и вжалась в спинку сиденья, а Александр взял кресло и переставил его прямо напротив, сел поудобней и немного насмешливо уставился на меня.

— Что, Лори, продолжим?

Я отложила окончательно запутанное полотно и сложила руки, как примерная ученица.

Александр, оценив мою пантомиму, улыбнулся:

— Нет, дорогая, это я тебя слушаю. Я чувствовал твое несогласие, даже возмущение. В чем дело?

— Ты считаешь нормальным влазить в чужую голову и внушать другому то, что тебе нужно? Собираешься учить этому сына?

— Да, я считаю это нормальным. Это наша природа, Лори. Все общество даргов строится с учетом ментальных способностей. Было бы странно, если бы я не учил сына этому.

— Это неправильно!

— Почему? Разве убивать не хуже? Но ведь ваши аристократы учат этому своих сыновей с детства.

— Убивать?

— А что такое фехтование, стрельба, как не искусство убийства?

— Это другое. Они учат защищаться, — но я и сама чувствовала неубедительность своих слов.

— Мы тоже учим защищаться, — насмешливо улыбнулся Александр.

— Фехтование — это честная схватка. У нас никто не пытается влезть в голову и изменить твои представления о мире.

— Ты уверена?

— В чем?

— В том, что никто у вас не пытается влиять на ваше сознание?

— Разумеется, уверена! У нас тоже есть менталисты, но их мало.

— Я говорю не о менталистах. А как же ваши жрецы? Ваши учителя, журналисты, актеры? Они ведь тоже формируют ваши мысли.

— Это другое!

— Ты уверена? Просто они не могут делать это так прямо как мы. А если бы люди могли, думаешь, отказались? Ваш император отказался бы напрямую внушать верность империи? Или отвергнутый поклонник не попытался бы внушить любовь своей даме, если бы мог?

Я представила наш мир, где каждый мог что-то внушать другому, и содрогнулась. Каким бы зыбким и несправедливым он мог стать. Но дарги не выглядят неуверенными и несчастными. Во всяком случае, не больше, чем жители нашей человеческой империи.

Александр почувствовал мой страх и пытливо посмотрел на меня:

— Чего ты боишься, Лори?

Я не знала, как донести свои чувства от мысли о том, что здесь, среди даргов, не могу доверять своим воспоминаниям, желаниям, мыслям. Это как в зеркальном лабиринте, где все внезапно искажается и не можешь отличить истинное от ложного. Мечешься, мечешься между отражениями, бьешься о холодное стекло и не в состоянии найти выход.

— На меня вы тоже можете воздействовать?