Юра пожалел, что не мог участвовать в этом бою, и по пятам стал ходить за Бычковым, просить включить его в разведку, но тот, улыбаясь со спокойной душой, ссылаясь на доктора говорил, что ещё рано, надо лечить ногу и не хворать.

После такого разговора Юра уселся на пеньке у санчасти, положив забинтованную ногу на суковатую палку. Его мучила обида за свою беспомощность. Он поднял голову к небу; оно, обрамлённое верхушками качающихся сосен, казалось огромным, манящим, со спокойно проплывающими белыми, как мыльная пена, лёгкими облаками. Был покой, только неугомонные птицы наполняли лесную тишину своими певучими жизнями, будто для них и никакой войны в помине нет. Закрыв глаза, он задумался. Его не отпускала болезненная тоска по родной единственной бабушке. Родителей у него не было. Ему подумалось, что юность закончилась, а есть война…

Он поймал на себе чей-то пристальный взгляд, открыв глаза увидел Дашу. Она стояла с кружкой в руках и внимательно смотрела на раненого бойца глазами полными грусти. Ласкающие лучи солнца подчёркивали её горделивую осанку, стройное тонкое тело, обтянутое белым халатом. Она была вся будто соткана из солнечного света и выделялась на фоне вековых сосен. Последнее время Юре казалось, что когда он видит её, то ему становится немного лучше.

— Как ты справляешься в больнице? — шутливо улыбнулся Юра.

— Доктор не жалуется, даже хвалит, — немного с гордостью ответила она.

— Кончится война — иди учиться на врача, — серьёзно посоветовал он.

— Я подумаю, — неопределённо без улыбки сказала она. — А пока выпей лекарство, — она протянула ему кружку.

Юра поморщился, отрицательно мотнул головой.

— Не буду, — с гонором проворчал он. — Я пью, пью эту горечь, а результата нет, — обиженно нахмурился он.

— Результата нет?! — вспыхнула Даша. Ей было трудно побороть в себе застенчивость, но неоценённое лечение доктора с обидой и раздражением захлестнуло её эмоции. — Если бы ты видел, каким тебя привезли, тогда бы не говорил так. На твою ногу и голову страшно было смотреть. А сколько ты крови потерял! — всё больше возмущаясь говорила она, скрытно делясь своими переживаниями. — Доктор говорил, что тебе ещё повезло — тазобедренная кость не задета, а то бы… — она проглотила последние слова. Что она хотела сказать, только ей и доктору известно. — Пей, пей, — сердито и настойчиво сказала она. — Привередливый какой… Доктор сказал пить, значит надо пить!

Лицо Юры было бледное, пухлые губы слегка подрагивали. В голове промелькнуло: «Наверное, обидел её, а не хотелось». Вся бравада соскочила с него, как скорлупа. Он молча взял из её рук кружку и крупными глотками выпил горькую настойку. Даша с одобрением следила за ним.

Неловкая тишина окружала их, только скрип покачивающихся бронзовых сосен нарушал этот покой. Даша взяла у него кружку и не сказав ни слова удалилась в землянку санчасти.

Юра остался сидеть на пеньке, злясь на себя за то, что рассердил её. Ему стало досадно, что он никак не может завоевать доброго внимания Даши. Обрывочные разговоры с ней в землянке были для него крохотными островками радости в бурном потоке партизанских событий. Даша, обременённая заботами в санчасти о раненых, аккуратно и добросовестно выполняла все наказы доктора Сегеля, изредка удостаивала Юру беглым взглядом, давая ему два раза в день отвар, приготовленный Ольгой Васильевной из каких-то трав, и следила, чтобы он как можно меньше ходил. А ему так хотелось наедине поговорить с ней — всё равно о чём, лишь бы поговорить, посмотреть в её огромные и всегда удивлённые глаза.

Сидя на пеньке, поглаживая раненую ногу, он думал, что война сплющила время, ускорила жизнь. А он в свои юные годы уже побывал на краю смерти. Но ему суждено было выжить, а ведь могли и убить, как других. А ему так хочется жить! Ему, кто так горячо мечтал и надеялся стать мирным летчиком. Ему, кто ещё и не жил, ещё ничего толком не видел. Ему, у кого всё впереди. А ему так мало лет, хотя он отлично понимает, что нынешняя суровая жизнь состоит из войны и смерти.

Незаметно сзади к нему кто-то подошел и положил руку на плечо. Юра обернулся и радостно воскликнул:

— О-о! Андрюха, привет!

— Привет, — улыбаясь, ответил Андрей.

Оба были рады встрече.

— Как твоя нога, заживает? — с заботливым интересом спросил Андрей.

— Ещё как заживает! Это раньше ступить не мог, а скоро бегать буду, как олень, — с напускной решительностью сказал Юра, а сам осторожно потрогал ногу.

— Тебе, я вижу, так и хочется из землянки в небо рвануть.

— Путеводная звезда у меня, Андрюха, — самолёты.

— Ишь ты, скорый какой, а ходишь с палкой, я же вижу.

— Это временно, — и он перевёл разговор на другую тему. — Мне говорили, что ты фашистов облапошил и навёл их в западню. Давай, браток, рассказывай.

Его охватило естественное желание узнать, как такой домашний и в общем-то тихий городской мальчик находит в себе смелость и даже отвагу в разведке, находясь среди фашистского зверья, да ещё морочить им головы.

— Да ладно, — нехотя отмахнулся Андрей, — это так получилось.

— Говорили, что у лесной избушки уничтожили много немцев, — не переставал восхищаться Юра.

— Оружия много взяли, вот, а главное — никто из наших не погиб, — и уже беспокойно, ворочая глазами, добавил: — А меня тогда не взяли с собой. Бортич сказал, что это трудное и опасное дело и что они справятся без меня, — он обиженно крепко сжал губы.

— Ну и правильно сделал, — одобрительно сказал Юра. — Бортич бережет тебя, жалеет… Ты нужен для другого.

— Юр, скажи, кто тебя вытащил из боя? — неожиданно дрогнувшим голосом спросил Андрей.

— Во как!.. — оторопел он. — Я только догадываюсь…

— А я знаю… Это Егор.

— Да-да, мне говорили, что это Егор. Но сам он об этом молчит.

— Тогда скажи, почему Дашка на него не смотрит? — сказал он, как выстрелил.

— Почём я знаю. Это у неё надо спросить, — растерянно ответил Юра.

— Ух, дерзкий у неё характер! — сердито вздохнул Андрей. — Это я ещё по кухне заметил. — И внезапно улыбнулся своим мыслям, скрывая жадное мальчишеское любопытство: — А на