что усиленный немецкий гарнизон расположился на другом конце деревни от детского дома. Он состоял из трёх батальонов с вооружением из двенадцати пушек, семнадцати миномётов и большого количества пулемётов. Разведчики точно установили размещение постов и пулемётных гнёзд противника.

Эти ценные сведения — результат смелых и опасных рейдов в районе вокруг деревни Бельчица, — группа собирала в течение месяца.

За детским домом разведчики вели наблюдение несколько недель. Они выяснили систему охраны, подходы к дому, установили постоянную связь с директором и воспитателями.

От Михаила Семёновича — директора детского дома — стало известно о делах в детдоме. Молоденькие воспитательницы Валя и Вера рассказали, что немцы решили не кормить ребят в городе, а перевести на деревенские харчи. Из-за недостатка продуктов дети голодали, болели, не хватало одежды, лекарств…

Словоохотливая Валентина со слезами на глазах рассказала Феде, что раз в неделю из города приезжает немецкий доктор с медицинской сестрой.

Доктор кое-как говорит по-русски. Но, казалось, что толстяк обозлён, как дикая собака, на всё человечество. Вид слабых детей вызывает у него отвращение. Глядя на таких ребят, доктор говорит, что они жалкие и ничтожные, и отказывается их осматривать. А ведь у многих ребят родителей немцы расстреляли. В разговоре и в поведении он постоянно подогревает себя ненавистью не только к больным детям, но и ко всему живому. Он отбирает, а сестра записывает воспитанников детского дома, которые в очерёдности должны стать донорами для немецких солдат.

Рассказывая о жизни детдома, Валентина с надеждой смотрела на Федю Чавкина:

— Я вам скажу, видно, что сидит в этом враче зверь, — страдальчески, смахнув рукой выскочившую слезу, говорила воспитательница. — А уж у ребятишек от девяти до четырнадцати лет, они высасывали кровь сполна.

— Почему?

— Да потому что в этом возрасте у детей в организме происходит гормональная перестройка, поэтому такая кровь лучше всего приживается у раненых.

Разведчикам стало ясно, что детям угрожает страшная опасность. Об этом они доложили командиру отряда Бортичу. Но сами продолжали вести наблюдение за тем, что происходит вокруг детского дома. Однажды, в январские холода, когда разведчики возвращались после очередного рейда на базу, они наткнулись на засаду. Немцы зажали партизан между речкой и большаком. В неравном бою вся группа погибла.

Партизаны тяжело восприняли гибель своих товарищей и поклялись отомстить фашистским оккупантам.

На основе полученных разведданных, штаб после обмена мнениями, разработал и утвердил операцию по спасению детей. Но члены штаба понимали: сложность заключается в том, что, если немцы обнаружат партизан в момент вывода детей, обязательно завяжется бой, и в возникшей перестрелке могут погибнуть воспитанники детдома. Стало быть, операцию надо проводить тихо и ночью. Но если случится бой, то отходить можно только тогда, когда ребята будут в безопасности.

В свои права вступили февральские лютые морозы. Замёрзли даже никогда не замерзающие болота. На открытых полянах неспокойный ветер бешено гонял алмазную снежную пыль. Наступила настоящая партизанская погода. Немцы в такой мороз боялись высунуться из своих тёплых помещений.

Операция по спасению детей была продумана штабом основательно. Партизаны должны разделиться на две группы. Первую возглавит сам Бортич. Она должна на опушке леса в глубоком снегу вырыть окопы, расставить пулемёты, занять оборону и быть готовой в любой момент вступить в бой, чтобы прикрыть отход детей к обозу.

Вторая группа Бычкова должна выдвинуться к околице, где находится детский дом, и скрытно проникнуть в помещение. По предварительной договорённости с директором и воспитателями, там уже должны ждать одетые дети, готовые к выходу.

Для эвакуации ребят был организован конно-санный транспорт. Ездовые были опытные, из местных, деревенских. Сани они уложили пахучей соломой.

В условленный день отряд выехал на боевое задание. Надо было совершить марш-бросок около двадцати километров и быть на месте ровно в три часа ночи. На передних санях разместились Бортич, Бычков и Никита Шукан. За ними следом, накрывшись тёплой накидкой, — Олег Бусыгин, Андрей и Юра. В следующих розвальнях — Степан, Егор и Тимофей.

Лошади, натужно вытянув шеи, подгоняемые морозом, бежали бойко. Но косматая снежная метель затрудняла продвижение отряда. Андрей нервно всматривался в темень дороги. В глазах рябило от напряжения. Его охватило нарастающее волнение. Скоро, наверное, скоро он увидит родную сестрёнку. Чувство счастья перемешивалось у него с чувством беспокойства. «А вдруг ошибся, вдруг не она?». Но нутром чуял, что видал тогда свою Аню, её косички.

— Юрка, — с робкой настороженностью он обратился к товарищу, — а вдруг мы с тобой обознались, а? Может, нам показалось?

— Эх ты, разиня… «Может», — произнёс он с легкой иронией. — Да нет, вроде она, очень похожа, только повыше ростом, — прижимая к себе автомат сказал Юрка. — Главное, чтобы живая была.

Но холодное беспокойство не покидало Андрея.

Командир отряда разрешил ему участвовать в операции с условием, что он не будет подходить к детскому дому. Бортич опасался, что его встреча с сестрой может быть шумной, это привлечёт немцев, реакцию девочки предугадать сложно, и спасение детей может сорваться. Он приказал Андрею оставаться с обозом у опушки развернуть лошадей, ждать и приготовиться к возвращению на базу.

Караван партизанских подвод растянулся среди девственного леса, преодолевая глубокий снег и застилавшую глаза белую пургу. Сухой снег тревожно поскрипывал под полозьями саней. Ночь уплотнилась, и повозки шли почти вслепую одна за другой. Отряд двигался по нехоженым настам, тянулся по замерзшим лесным речушкам. В потёмках начинало казаться, что лес всё плотнее и суровее обступал на пути отряда. Сосны, окутанные ночной тьмой потрескивали, словно жалуясь на мороз. Лес по-звериному дышал. Ветки елей обвисли под тяжестью снега. Загуляла февральская метель.

Вдруг кустарник, сбросив снежную шапку, раздвинулся, и оттуда выскочил огромный волк. Посыпался иней с вздрогнувших деревьев. Зверь в морозном воздухе, втягивая запах конского пота, сильными скачками выпрыгивая из снежного покрова, пытался вцепиться лошади в горло.

Кони задрожали, стали хрипло дышать, глотая морозную стужу. С лошадиных губ свисала белая пена.

Откуда-то из-за деревьев, с другой стороны обоза, появились ещё волки. Чуя заманчивый конский пот, шерсть на спинах у них вздыбилась, ноздри раздувались. Стрелять в зверей было нельзя — можно обнаружить себя, тогда операция была бы под угрозой срыва.

С первой повозки, шедшей впереди обоза, соскочил Никита Шукан.