Юра, подумав, упавшим голосом не сразу ответил:

— Наверное, смотрит… Когда перевязывает ногу. Это она никому не доверяет, говорит: — «Я сама!»

— Ага! И правильно делает! — воскликнул Андрей. В его голосе было столько радости, словно в этом и заключалось Юркино лечение.

— Теперь тебя все любить будут.

— Это почему?

— Ты раненый, а раненых не бросают — их любят, — звонко заметил Андрей.

Юра задумался, но ничего не сказал.

— Ну, ладно, я пойду, меня Бычков зачем-то звал.

— Бычков? — Юра встрепенулся. — Андрюха, поговори с ним, пусть он меня обратно к себе возьмёт, а? Надоело мне здесь, понимаешь?

Андрей помедлил немного, потом серьёзно сказал.

— Ладно, поговорю, — он протянул Юре руку, тот крепко пожал её. — Выздоравливай, — пожелал он товарищу. — А я бы на её месте только на тебя бы и смотрел. — Он озорно хохотнул и направился через поляну к командирской землянке. Нарочито нестриженные волосы его торчали в разные стороны, худенькая фигура в заношенном старье выражала волю и упрямство.

Юра, с лёгкой завистью, глядя ему вслед, думал: «Наверно, он получит у Бычкова новое задание». Но последние Андрюхины слова запали ему в душу.

Он остался сидеть на пеньке, вдыхая свежий и сочный, отдающий сосновыми шишками смолистый аромат. Сумеречная прохладная тень от вечных, могучих, задумчивых деревьев падала на поляну. Где-то в кустах с упоением неистово пели беззаботные птички, будто поблизости и войны-то никакой нет, а они о ней и знать не хотят.

Из санчасти вышли доктор Сегель за ним Даша. Доктор направился к землянке командира, но, заметив сидящего Юру остановился.

— Боец, почему не на койке? Вам надо меньше беспокоить рану. Сейчас самое главное — покой.

— Да я вот, только подышать вышел, — неуверенно забормотал Юра.

— У вас было серьёзное ранение, отнеситесь к этому серьёзно.

— Доктор, я хочу у вас спросить, можно? — выдохнул Юра.

Сегель молча стал ждать вопроса, думая: «Даша говорила, что горькая настойка ему не нравится, но это единственное средство для быстрого восстановления организма».

А Юра решил узнать, что больше всего тревожило и бередило его сознание, давно хотел задать вопрос и страшно боялся услышать убийственный для себя ответ. Наконец, с замиранием сердца, набравшись храбрости, нетерпеливо глядя доктору прямо в глаза, поделился своими переживаниями:

— Скажите, с таким ранением, — Юра бережно положил руку на больную ногу, — могут меня принять в лётное училище? — он застыл в ожидании ответа.

— Во-от как! — воскликнул доктор и с неподдельным интересом спросил: — Чкаловым хотите стать?

— Нет, просто лётчиком.

Доктор не ожидал такого разговора, с удовлетворением подумал: «Значит, у этого парня есть желание к чему-то стремиться, а значит, у него есть воля к жизни. Это главное для больного». После легкой паузы он убеждённым голосом сказал:

— Вас обязательно примут, — и не без иронии, взглянув быстрым взглядом на Дашу, добавил: — но с одним условием, — в его глазах мелькнул лукавый огонёк.

Юра вытянул шею, слушая доктора.

— Если будете слушать Дашу, и по её настоянию принимать все лекарства, какие необходимы для лечения.

Даша, стоя за спиной доктора и слыша весь разговор, опустила глаза.

— А единственное препятствие, если говорить серьёзно, — это война. Кончать её надо скорее, тогда все наши желания сбудутся.

— А выздоровления долго ждать? — с нетерпением спросил Юра.

— Не надо ждать. Надо лечиться каждый день.

— Ну так и жизнь пройдет день за днём, — неопределённо и туманно сказал он с горечью.

— Эх, Юра Лагутин! — доктор несогласно покачал головой. — Сколько будет дней в нашей жизни, от нас не зависит. Вот сколько будет жизни в этих днях, зависит только от нас.

Сегель подошел поближе к Юре, лицо его светилось доброй улыбкой, и он заговорил вполголоса, так, чтобы не слышала Даша.

— Не вздумай потерять мечту, парень. Она делает человека сильнее и прекраснее, — он легонько хлопнул его по плечу и скорым шагом направился к штабной землянке.

Даша осталась стоять у санчасти.

— Ну, что сидишь, иди на свою лежанку, — с напускной строгостью сказала она. — Ты слышал, что доктор сказал? «Как можно меньше беспокоить рану».

— Зачем ты пожаловалась ему? — Юра с упрёком и обидой кольнул её взглядом. Ему показалось, что их и так зыбкие отношения натыкаются на какую-то невиданную преграду.

— Я не жаловалась, а спросила у доктора, может, не стоит давать горький отвар? А он сказал, что надо, чтобы восстановить большую потерю крови. Вот я и даю… для твоей же пользы.

Вся Дашина строгость куда-то улетучилась, она оправдывалась и не хотела быть виноватой, аккуратно поправив косыночку на голове, еле заметно улыбнулась.

— Доктор говорит, что у тебя всё хорошо, рана затягивается, — сказала она примирительным тоном.

— Ты интересовалась? Правда? — он смотрел на неё чистыми карими глазами. — Как это меня угораздило пулю схлопотать?

— Моли Бога, что нога целая, — с облегчением сказала она. — Тебя еле вытащили с того света, — Даша опять поправила косыночку и опять еле заметно не к месту улыбнулась.

— Да, я теперь знаю, кто такая смерть, — уныло признался он.

Даша достала из кармана пулю, которую берегла всё это время, пока Юра лечился.

— Вот, что доктор вытащил из твоей ноги, — она показала ему кусок свинца. Глаза её стали весёлыми и смеющимися.

— Ух ты! — Юра протянул руку. — Дай мне её посмотреть.

Даша опустила пулю на его ладонь.

Пока Юра вертел в руках пулю, приблизив к лицу, разглядывал её, о чём-то шептал себе под нос, она с тайной внимательностью не спускала с него глаз. И он задумчиво произнёс:

— Она пахнет смертью… Дай мне её на память, — неожиданно попросил он.

— Возьми, она твоя.

— Нет, она фашистская, — сказал он слабым голосом и бережно положил пулю в карман рубашки. — Она будет напоминать мне, — он заскользил глазами по вековым соснам, застывших в молчании, — время веры и надежды.

Даша сердцем почувствовала, что эти слова, может быть, относятся и к ней, и её