Проваливаясь в снег, он ошалело стал прикладом отбиваться от волков. А с другой стороны Олег Бусыгин, оттолкнув Юру, ухватив какую-то палку, не подпускал хищников к коням. Оба бежали рядом с лошадьми, утопая в снегу, отгоняя серых злодеев. Во мгле и холоде ночи волки выли, оглашая глухой лес. От их воя стыла кровь в жилах.

Олег Бусыгин выбился из сил, устав бежать, прерывисто дыша, плюхнулся в сани. Схватив у него палку, на выручку бросился Юра. Он отважно отбивался от волков. Глядя на эту битву, сердце Андрея бурно колотилось.

Наконец, преодолевая сугробы, обоз остановился у спасительной опушки. Серые хищники побоялись появиться на открытой площадке. Они растворились в чёрном бархате ночи. Партизанский обоз остановился, не доезжая густого ельника.

Как и решили в штабе, внушительная группа Бортича расположилась у опушки леса, занимая линию обороны. А Бычков со своими разведчиками двинулись через поле к околице деревни, к детскому дому.

Директор и воспитательницы предупредили ребят, чтобы они тихо оделись и ждали, когда за ними придут партизаны.

Разведчики слегка растерялись, когда увидели, что среди детей было много слабых и малолетних. Они усомнились в том, что детям по силам дойти до леса по глубокому снегу. А это метров сто. Но рассуждать было некогда. В любом случае сирот надо спасать.

В середине ночи при тусклом освещении Бычков, окинув взглядом испуганных детей, прижавшихся к стенкам, доверительно, не повышая голоса, но так, чтобы слышали все, сказал:

— Ребята, я вас очень прошу не разговаривать, не шуметь и не плакать, потерпите, и всё будет хорошо.

Дети, одетые в ношенное старьё, слушали незнакомого дядю молча, а в их распахнутых глазёнках, казалось, навсегда поселилось непонимание действительности и страх. Находясь в фашистском плену, этих ребят душила темнота детдома.

Бычков не сразу понял, почему так трудно дышать. Острым холодом полоснуло душу, глядя на малолетние исковерканные судьбы, лишенные детской ласки и счастья. «Они потеряли веру в будущее, — подумал он, — а ведь будущее рождается сегодня, сейчас». Духота хватила его за горло.

— Возьмитесь за руки, чтобы не потеряться в темноте, и держитесь крепче, — сказал он.

Ребята боязливо, тихонько, на цыпочках, хотя никто их об этом не просил, стали выходить из дома.

Самых слабых и маленьких разведчики взяли на руки, им помогали воспитательницы, директор и старшие воспитанники. Они повели детей по заснеженному полю к лесу, к ожидающим подводам.

Андрей по приказу командира успел с ездовыми развернуть повозки, как военную колонну. Они были готовы усадить в сани ребят и партизан. Дожидаясь детей, ёжась от холода, в его голове пронеслись воспоминания о доме, о родителях, о сестрёнке… Они такие близкие и такие далёкие.

Во мгле и холоде ночи идти стало трудно, снег местами был по пояс. Несмотря на это, ребята — голодные, измученные — не стонали и не плакали. Партизаны не слышали от них ни одной жалобы: наверное, просто дети хотели жить.

Тимофей здоровенными руками подхватил двух ребятишек лет пяти-шести и, с трудом преодолевая снежную толщу, пошел к обозу. Дети доверчиво обхватили его за шею. Усадив их в сани, он быстро вернулся к основной группе…

Двое малышей, мальчик и девочка, выбиваясь из последних сил, спотыкаясь и падая, поднимали друг друга, молча, еле вытягивая ноги из глубокого снега, они отстали от остальных ребят. У мальчишки из покрасневшего носа текли сопли. Девочка поневоле засовывала кончики пальцев в рот, согревая их. Могучий Тимофей взял её в охапку, затем мальчика, прижал их к себе, как своих родных. С него ручьём лил пот, несмотря на холод, пар вырывался из его рта. Он не обращал на это внимания. Крепко прижимая детей к себе, приближаясь к обозу, тихо спросил у девочки:

— Как тебя зовут?

— Таня, — тоненько ответила она, прижимаясь худеньким, дрожащим телом к нему.

— А тебя?

— Тимоха, — мальчик назвал своё имя, как чужое.

— Ого! Тёзка, значит, — улыбнулся он треснувшими губами.

— Дяденька, а вы наш? — осторожно спросил Тимоха.

— Да, мы партизаны.

— Значит фашисты нас не убьют? — вкрадчиво зашептал он, пытаясь попасть холодными губами Тимофею в ухо.

— Пусть только попробуют, — обнадеживающе ответил Тимофей, еще крепче прижимая детей к своему сердцу.

Усаживая детишек в сани, он заметил, что из стоптанных рваных ботинок у мальчика выглядывали голые пальцы. Тимофей не раздумывая снял со своих большущих рук тёплые варежки и, вдувая в них тёплый воздух, надел на почти босые ноги Тимохи, а Таню укрыл тёплой накидкой.

Юра, помогая детям передвигаться по снегу, отчаянно всматривался в лица девочек, надеясь увидеть Аню. Но в темноте и в толкотне это сделать не удавалось. Андрей тоже мотался от повозки к повозке, его глаза не могли найти сестру. Её нигде не было.

Бортич следил, как партизаны распределяют детей по саням. У суетливого директора спросил:

— Михаил Семёнович, никого не забыли в темноте? По дороге никого не потеряли?

— Нет. Вроде все. Не дай бог кого-то оставить, — с опаской сказал он.

— Пусть воспитательницы сядут в разные сани. Мало ли что с ребятами будет.

— Они так и сделали, — заверил директор. — Девочки уже сели в повозки с очень маленькими и больными ребятами.

Детей партизаны быстро усадили на подводы, укрыли телогрейками, теплыми накидками, и санный поезд тронулся в путь. Лошади понеслись с такой скоростью, что партизаны и дети еле удерживались в санях.

Впереди побежала заснеженная лесная дорога. Музыкально скрипел снег под полозьями. Сани были загружены, и полозья, казалось, пели. Обоз с детьми в ускоренном темпе продвигался вперёд.

Андрей угрюмо сидел в одной повозке с Юрой. Он отречено старался рассмотреть дорогу. Ветер выжимал слёзы из глаз. Втягивая в себя морозный воздух, он подумал, что обознался с Аней, а значит, её не увидит. Сестрёнка за годы фашистского плена куда-то пропала. Прошло ведь почти три года… Надежда на встречу рухнула. Вытирая от ветра глаза, он почувствовал в себе пустоту.

Путь обоза лежал в освобождённую партизанскую зону. Доктор Сегель со своими помощниками уже ждали его в деревне Емельяники. Детей разместили по домам, отогрели, накормили, вымыли в бане