От картины шло странное тепло — или все дело в лампах,которыми она была окружена? Я не могла избавиться от мысли, что картина дышит иноздри лошадей вибрируют.

— Мать твою, они же сейчас нас растопчут… — Лаврухаухватился за меня.

Они действительно хотели нас растоптать, они сделали бы этонемедленно, если бы клетка картины не останавливала бы их. В глазах всадников,в глазах их коней, в их развевающихся гривах было столько божественного гнева,что я невольно отступила.

— Победоносный на белом коне. Война на рыжем коне.Голод на вороном коне. Смерть на бледном коне. И Ад следует за ним… — голосВаньки звучал в ледяной пустоте.

Мне показалось, что бледный конь смерти повернулголову, — и в его зрачке блеснула устрица.

Знак Лукаса ван Остреа.

Картина втягивала нас как воронка, я не знаю даже, сколькомы простояли над ней. Детали изображения змеями переползали в нас, чтобынавсегда там остаться. Первым очнулся Снегирь.

— Пойду за водкой… — пролепетал он.

— Я с тобой, — тотчас же присоединилась к нему я…Ужев подворотне нас догнал Ванька.

— Решил составить вам компанию, — пряча глаза,сказал он.

Лавруха остановился, задрал подбородок к ясному, уженалитому зноем небу, и расхохотался.

— Испугался, да? Боишься остаться с Ними наедине?Признайся, Иван Теодорович!

— Не испугался…. Но все равно, как-то не по себе… —Ванька поскреб затылок.

— Вот что, — я видела их насквозь: и Ваньку, иСнегиря. — Давайте уж будем откровенными до конца. Ты ведь тоже чувствуешьсебя не в своей тарелке, Снегирь. Иначе бы не побежал за водкой. Верно?

— Ну, допустим, за водкой я готов бежать всегда…. А вобщем, ты права, Кэт, Как-то муторно, вдруг о душе стал думать… Ая, междупрочим, даже некрещеный… И склонен к материалистическому взгляду на мир. Ненравится мне все это.

— Ладно. Остановимся на том, что мы, три взрослыхчеловека, испугались и сбежали.

Где-то вдалеке, за домами, раздались глухие раскаты грома.Впечатлительный Ванька вздрогнул, а совсем не впечатлительный Снегирь короткохохотнул.

— Как вы думаете, что это может быть? — спросилая.

— Всадники Апокалипсиса стучат в нашу избушку и вопят“Отдай мое сердце”! — Лавруха, по правилам давно забытой детской игры,ухватился за меня. Я вскрикнула от неожиданности.

— Не надо так шутить, Лаврентий, — тихо сказалВанька. — Картины живут своей жизнью, о которой мы ничего не знаем. И ещенеизвестно, что у них на уме.

Ванька и Снегирь напились. Тут же, в мастерской, подиспепеляющими взглядами всадников. Не пила только я. Я просто не могла пить,находясь рядом с бешеными тысячами долларов. Ясно, что долго хранить в тайне“Всадников Апокалипсиса” не удастся, слишком велика их ценность. Да и капитанМарич совсем не зря ходит вокруг меня кругами. Тут же, под богатырский храп Снегиряи тонкое посапывание Ваньки, я принялась набрасывать план действий на ближайшиенесколько дней. Спустя час он был сформирован и в окончательном виде выгляделследующим образом:

1. Уточнить, не являлась ли картина чьей-либо собственностьюдо того, как она оказалась у Быкадорова.

2. Если в ближайшее время никто не предъявит прав накартину, необходимо заняться ее предпродажной подготовкой.

Насчет продажи картины у меня были свои, далеко идущиепланы. В начале сентября в городе должен состояться крупный аукцион, и“Всадники Апокалипсиса” могут стать самым запоминающимся лотом, самым яркимбриллиантом в короне.

Далее следовали пункты об экспертной оценке картины иопределении ее рыночной стоимости. Последний же пункт выглядел совсем ужромантически-неприлично: МЫ БОГАТЫ.

Я нисколько не стыдилась его, ведь это означало процветаниегалереи, покупки дорогих картин, Итон или Кембридж для крестников-двойняшек иторжественный ресторанный обед с Лаврухой и Жекой где-нибудь недалеко отЕлисейских полей.

Я обязательно закажу себе бадью устриц.

И прощай, полунищее существование, дешевое белье, купленноеу хитроглазых осетинок на рынке. Прощайте, долги по аренде галереи и польскаякосметика. Прощай, шаурма из собачатины, и здравствуй, бадья с устрицами!

Но до бадьи устриц было еще слишком далеко: мой план могполететь под откос, подорвавшись на первом пункте.

А если картина действительно принадлежит племяшу-наследникупокойного Аркадия Аркадьевича? Я мысленно показала ему средний палец изадумалась. Решение, к которому подталкивала меня моя авантюрная ибеспринципная половина, выглядело на редкость простым и кощунственным: ведь яимела на руках не одну картину, а две! Даже если рыжая бестия принадлежитГольтманам, то никто и слыхом не слыхивал о “Всадниках Апокалипсиса”. Следовательно,и продавать можно только всадников. А себя, любимую, рыжую и прекрасную, можнозамазать маслом.

От такого святотатства у меня даже зашевелились волосы наголове. Нет, по зрелому размышлению, я на это не способна. Ни по этическим, нипо эстетическим соображениям. Рано или поздно Дева Мария всплывет, посколькувечная жизнь ей гарантирована самим богом. И тогда скандала не избежать. Сомной просто никто не станет иметь дела. Никто, не говоря уже о серьезныхзаказчиках. Нужно оставить все как есть и отправляться на охоту за головамигипотетических владельцев картины.

Рубикон должен быть перейден.

* * *

Вот уже час я сидела в маленьком уличном бистро напротивдома Гольтмана. На мне был строгий деловой костюм (одолженный у Жеки), апереносицу украшали очки (взятые напрокат у Ваньки Бергмана). Все это должнобыло придать мне чопорный вид, который так располагает к себе владельцевкрупных коллекций, пугливых, как енотовидные собаки.

Стратегия и тактика была выработана в стареньком “Москвиче”Лаврухи. Он нашел мою идею культпохода к наследнику Гольтмана далеко неблестящей, но смирился с ней, как с неизбежным злом. Последние три дня мыосторожно прощупывали всех серьезных коллекционеров — и все они оказалисьсчастливо непричастными к “агшса теа”.

Последний рывок — и путь к обладанию картиной будет открыт.Или мы свалимся в пропасть.

— Ну, как я выгляжу? — спросила я у Лаврухи испустила очки на кончик носа.

— Чересчур фривольно. Под музейную крысу ты непрокапаешь. Тем более под работника прокуратуры.

— Я не собираюсь канать под работника прокуратуры. Яхочу выяснить у него, что скрывается под термином “работы без указанияавторства”, только и всего. Вполне невинно.

— Да уж, невинно… Ну, хорошо, а вдруг окажется, чтонаши Всадники все-таки принадлежали Гольтману?

— Тогда я просто куплю у него эту картину. Поплачу емув жилетку, скажу, что эту картину принесли к нам в галерею на оценку…