— Ты уверен, что предмет не представляет опасности? — Король пик пристально смотрит на сатира.

— Я ничего не говорил про опасность. Я сказал, что эта штуковина не убьет Агриппину. — Рогатый сладко улыбается. — А насчет вас, ребятки, я не уверен.

— Клим, глянь-ка!

Голос у Хосе напряженный, а вид ошарашенный, хотя ничего особенного, на первый взгляд, не происходит. Водитель просто стоит возле машины и держит в руках пиджак — он выпал, когда Клим убегал от «бомбы».

— Тут свиток, — говорит Хосе.

— Где? — хмурится Клим.

— У тебя в кармане. — Водитель вытаскивает из пиджака бумагу, перевязанную розовой ленточкой.

Клим бросается к свитку. Я тоже делаю порывистый шаг, но останавливаюсь и непонимающе смотрю на сатира.

— Разве я не должна выполнить второе задание, перед тем как получить третье? — уточняю я.

— Должна, — кивает рогатый.

— А почему…

— Да потому, малыш, что ты его выполнила.

— Нет! Я не представилась трефовому королю.

— Значит, представилась.

— Да нет же! — повторяю я, но уже начинаю сомневаться.

— Ты выполнила второе задание? — Глаза у Клима горят, как два лазера, готовых прожечь меня насквозь.

Я пожимаю плечами.

— Видимо, да.

— Ты знаешь, что это значит?

— Я ничего не знаю. — Утомление и взвинченность растут с каждой секундой. — Сколько раз еще повторить, чтобы ты понял?

— Пока не выполнено второе задание, можно отказаться от игры. А теперь ты обречена, — сообщает пиковый король и гадливо морщится.

Всю дорогу до штаба я сижу, как на муравейнике, — бесконечно ерзаю, верчусь и чешусь. Меня с немыслимой силой влечет к свитку. Наверное, что-то подобное испытывают алкоголики при виде бутылки. Развязать ленту трясущимися от нетерпения пальцами, поскорее впиться глазами в текст и узнать, какое оно — третье испытание. Я закусываю губу.

Клим, разумеется, не позволил мне прочитать задание. Спрятал свиток обратно в пиджак, устроился рядом с сатиром и вновь погрузился в дрему. Какой, однако, сонливый король.

Хосе бросает на меня взгляды, полные сочувствия и понимания. Наверняка он в свое время испытывал те же чувства, что я сейчас. Раз Хосе принадлежит к масти, значит, когда-то он тоже искал свитки и выполнял задания. Вроде сатир объяснял так: сделаешь все, что требуется, — войдешь в тайное общество. Станешь одним из пик, черв, треф или бубен. Будешь служить Смерти.

По коже катится озноб, и я прогоняю его привычным способом — впиваюсь ногтями в руку. На предплечьях растут и растут ссадины. Скоро живого места не останется.

Меня совершенно не тянет вступать в дурацкие отряды убийц, но развернуть свиток, узнать задание и немедля кинуться его выполнять — тянет! Да так, что ноет сердце.

За окном летит сине-золотой Питер. Вечерний, фонарный. Преодолев очередной мост, мы проносимся мимо сфинксов: лица людей, тела львов, островерхие шапки (а может, короны). Веселая троица туристов пьет шампанское, привалившись к постаменту левого сфинкса. Запрокидывая головы, они вглядываются ему в глаза и смеются.

Совсем скоро и сфинксы, и люди остаются позади, но я успеваю запомнить выражения их лиц. Мне кажется, что и те и другие счастливы, хоть и по-разному. Мне хочется к ним. Хочется тоже быть счастливой.

У всех есть несбыточные мечты. Вот моя.

Мы ныряем в каменный мешок двора. Машина останавливается, и Хосе окликает Клима:

— Подъем! Мы дома.

— Ва-а-аська, — тянет сатир, и я не сразу соображаю, что он имеет в виду Васильевский остров. — А я-то думал, вы обитаете на углу Гороховой и Малой Морской.

— Это еще почему? — удивляется Хосе.

— Потому что там жила пиковая дама Пушкина, — поясняет Клим.

Натянув пиджак и прихватив трость, он выскакивает из машины.

Иногда движения пикового короля ленивы и вальяжны, но порой он выглядит как человек, выпивший шесть-семь чашек кофе подряд. Резкие жесты, блеск в глазах. Адреналиновая лихорадка.

Я не успеваю открыть дверь — Клим, обежав машину, распахивает ее. Вцепившись мне в плечо, он буквально выдергивает меня наружу и тащит к дому. Запах мяты настойчиво лезет в ноздри: судя по интенсивности, пиковый король предпочитает не просто жвачку, а настоящие листья перечной.

— А как же сатир? — негодующе пищу я.

Клим не удостаивает меня ответом.

Поставив машину на сигнализацию, нас нагоняет Хосе.

— Твой приятель пока посидит в «субарике», — говорит он. — Не беспокойся о нем. Ему не надо ни есть, ни пить, ни в туалет, так что никакого вреда не будет.

Я оглядываюсь через плечо, вижу рогатого, прильнувшего к оконному стеклу, и мне становится не по себе. Стоит признать, в компании сатира я чувствую себя куда спокойнее и увереннее. За этот бесконечный безумный день я успела привязаться к рогатой нечисти. Вот что делает с людьми нехватка друзей.

По разбитым ступеням, покрытым окурками и плевками, Клим, Хосе и я поднимаемся на третий этаж. В подъезде пасмурно и пахнет так, что щиплет глаза: жареный лук смешивается с кошачьей мочой. Можно решить, что дом нежилой, но со всех сторон из-за хлипких дверей доносятся звуки: собачий лай, детский плач, ругань. Шум печальной и трудной жизни.

Король уже не стискивает мое плечо. Теперь он тыкает в спину набалдашником трости, и я чувствую себя пиратом во вражеском стане — иди, иди по жердочке, а когда она кончится, упадешь в океан и окажешься в пасти акулы.

Дверь, возле которой мы останавливаемся, обита черным дерматином и окутана тишиной. Хосе долго ковыряется с замком, и вот наконец раздается скрип петель. Получив очередной тычок в спину, я шагаю через порог. Оказывается, тишина была лишь иллюзией — по квартире разливается музыка. Прекрасная музыка! Кажется, где-то там, за темным хребтом коридора, простираются зеленые холмы, жуют траву овечки, а пастух выводит на дудочке хрустальную мелодию. Хосе быстро захлопывает дверь, будто боясь, что музыка выплеснется в подъезд и смешается с грязью.

Доносится щемящее, тихое «ту-ру-ру», и мелодия смолкает. По полу шлепают босые ноги, раздается странное бряцание, и в прихожую выныривает нечто блестящее и переливчатое. Клим зажигает настольную лампу, стоящую на полу, и я изумленно ойкаю.

Передо мной — парень, одетый в кольчугу из булавок и леопардовые шорты. На голове у него сине-лиловый парик, похожий на новогодний дождик, а губы неаккуратно вымазаны фиолетовой помадой.