– Кто?

– Неважно... – Парень окинул взглядом Алину с головы доног и с улыбкой сказал: – А ты симпатичная.

– Ты тоже ничего, – хмыкнула она.

– Меня Максом зовут. Сокращенно от Максимилиан. Ништякимечко, да?

– А что, хорошее... Не как у всех.

– Это точно! – Макс весело подмигнул Алине. – Нучто, красавица, мне интервью дашь?

– Я же сказала.

– Да ладно тебе! Всего-то ответь на пару-тройку вопросов.

– Мне некогда.

– На свидание торопишься?

– Нет, к маме в больницу.

Парень сразу стал серьезным:

– Извини.

– Да ничего.

– А давай я тебя довезу и по дороге поговорим.

– А ты на чем? – Макс представлялся Алине сидящим наклассном мотоцикле.

– На машине. Если, конечно, ту рухлядь, на которой я езжу,можно так назвать. – И молодой человек указал на припаркованный рядом«Москвич» ужасающего оранжевого цвета.

– Да, тачка у тебя, конечно...

– Не тачка красит человека, а он ее, – философскизаметил Макс. – Так что, поехали?

– Черт с тобой, поехали. Только меня домой сначала отвези,мне нужно бульон сварить.

– Не надо ничего варить. Я тебя снабжу бульоном по дороге.

– Не поняла?

– У меня мать поваром в ресторане работает, сегодня как разее смена. Забегу, попрошу налить в баночку. Идет?

Алина весело кивнула.

Бульон мама Макса готовила отменно. Галина, попробовав его,не смогла сдержать восхищенного возгласа:

– Вкуснятина какая! Кто варил?

– Я, – соврала Алина.

– Да не болтай уж, – хмыкнула мать. – Ты у меня вкулинарном деле бездарь. Снежану, что ли, попросила?

– Нет. И почему сразу Снежану? Свет, что ли, на ней клиномсошелся?

– Как она, кстати?

– Нормально. А вот ты как?

– И я нормально.

– Когда выпишут?

– Нескоро, дочка. Три недели положено держать таких больных,а я только пять дней тут.

– Ой, мать, пропаду я без тебя!

– Пропасть не пропадешь, но гастрит заработаешь. Бульончикнаверняка сама не ешь, а питаешься всякой сухомяткой.

– Да нет, не волнуйся, я каши ем.

– С каких пор ты научилась их варить?

– А мне Эдик привез такую овсянку, которую только горячейводой заливать и через пять минут можно есть. Только, сама знаешь, не люблю якашу. Мне б капустки твоей тушеной, кабачков... Да и скучно мне, мутер, безтебя! – Алина, с раннего детства презирающая «телячьи нежности», неуклюжеобняла маму и чмокнула в щеку. – Выздоравливай скорее, ладно?

– Я постараюсь, – бодро улыбнулась Галина.

– Тогда я побежала, ага?

Алина вскочила, но мать задержала ее за руку:

– Постой секунду.

– Что такое?

– Пообещай мне не натворить глупостей.

– В каком смысле?

– С Эдиком. Ты сейчас одна дома, без присмотра. Яволнуюсь...

– Не волнуйся, мутер! Эдик на Канарских островах, так чтомоей девственности ничто не угрожает! Как раз на три недели укатил, – спривычной легкостью соврала Алина.

И, послав матери воздушный поцелуй, покинула палату.

Выйдя за больничные ворота, Алина остановилась, решая, какдобираться до метро: пешком или на автобусе. Решила пешком, чтобы сэкономить.

– Красавица, тебя не подбросить? – услышала она и несмогла сдержать радости, узнав голос.

– Макс, ты? – зачем-то спросила девушка.

– Я, – откликнулся тот, высунувшись из окна своегокошмарного «Москвича». – Запрыгивай.

– Но тебе же надо было ехать по делам...

– Ничего, дела подождут.

Алина нырнула в пропахший бензином салон, плюхнулась насиденье и... чуть было не опрокинулась на спину. Совсем забыла, что садитьсянужно аккуратно, потому что в «Москвиче», по словам Макса, все держалось «насоплях». Дворники, зеркала, глушитель то и дело отваливались, а сиденьераскладывалось в самый неподходящий момент.

– Поаккуратней, девушка, – хохотнул Макс, – этовам не «БМВ».

– Это уж точно, – хмыкнула Алина, приняв вертикальноеположение. – Но мне нравится твоя колымага... В ней чувствуется характер!

Ей действительно понравилась раздолбайка Макса. Как и егопотертые джинсы, и рыночная куртка, и потрепанная сумка. Все это не портиломолодого человека, а только подчеркивало достоинства внешности и бесшабашностьхарактера. А еще Алину привлекло то, что Макс нисколько не стеснялся своейколымаги и более чем скромного гардероба. Он был так уверен в себе исамодостаточен, что ему и в голову не приходило занижать свою самооценку. Ноэто не означало, что он не стремится к лучшему.

– Когда-нибудь я обязательно куплю себе «БМВ», – заявилМакс, с третьей попытки заведя мотор. – А еще лучше «Феррари». Очень люблюспортивные тачки.

– Я тоже.

– Договорились, покатаю!

Так, болтая ни о чем, они ехали по вечерней Москве. Машинахоть и дребезжала всеми металлическими частями, но катила довольно резво, аАлине хотелось, чтоб она заглохла. Или чтобы у «Москвича» спустило колесо.Тогда Макс начал бы менять его на запасное (если, конечно, таковое имелось), аАлина стояла бы рядом и смотрела, как он работает, а время все текло бы итекло, отдаляя момент расставания...

– Ну, вот и приехали, – сообщил Макс, затормозив у ееподъезда. – Доставил тебя в целости и сохранности.

– Спасибо. Готова тебя за это угостить чаем.

– Я бы с радостью, но некогда.

– Дела?

– Они самые! – Он чмокнул ее в щеку. – Давай,беги... Пока!

– Пока, – машинально проговорила Алина, а в головекрутилось одно: он не спросил у нее номер телефона и не сказал: «Встретимсяеще?»... – Когда статья выйдет, дашь мне почитать? – схватиласьдевушка за соломинку.

Макс кивнул и, помахав на прощание рукой, укатил. А Алинаеще долго стояла у подъезда, прислушиваясь к своим ощущениям и удивляясь им.Впервые ей стало страшно от мысли, что она больше не увидит человека. И привычнаяуверенность в своей неотразимости куда-то подевалась. И спокойствия душевногоне было и в помине. Зато появилось что-то новое, приятно щекочущее изнутри. Нотогда Алина не нашла определения этому новому (наверное, потому, что ещеникогда не испытывала столь понятного многим чувства, как влюбленность) ирешила больше в себе не копаться, а топать домой и ложиться спать. Утром ейнужно было рано вставать.