При этой мысли Гаэль саркастически усмехнулась, отчетливо понимая, что никогда не пойдет ни на что подобное: лучше умрет с голоду, — но в деревне оставаться нельзя, после того как ее опозорили. Может, когда-нибудь она вернется сюда, ну а если нет — продаст поместье.

Она прикрыла чехлами фамильные портреты и мебель, все заперла и попросила одного из арендаторов время от времени заглядывать сюда, не поселился ли кто, нет ли где протечек или поломок.

Заперев за собой дверь, Гаэль подумала, что вряд ли захочет когда-нибудь увидеть эти комнаты.

Со своими пятью чемоданами на парижском поезде прибыла она на Лионский вокзал, наняла такси и попросила отвезти ее в недорогой отель на площади Сен-Жермен-де-Пре. Из вестибюля отеля Гаэль позвонила в Лувр и договорилась о встрече с одним из хранителей, потому что не знала, как и что делать, а потом зашла поесть в ближайшее бистро. Тут же все присутствующие уставились на ее короткие волосы, а американские солдаты принялись свистеть и делать непристойные предложения. Все понимали, почему она так коротко острижена, и принимали за доступную женщину, готовую переспать с любым мужчиной в мундире. Кусок не лез в горло, и вся в слезах она вернулась в отель.

Ей назначили встречу в Лувре на следующий день. Поскольку никто не счел ее просьбу значительной, по прибытии в музей ее проводили в крохотную каморку, где сидела лишь молодая секретарша. Гаэль привезла все три чемодана и хотела быть уверенной, что отдает картины в достойные руки.

— Чем могу помочь? — холодно спросила женщина, тоже обратив внимание на ее короткие волосы.

Впрочем, это замечали все. Ни одна француженка не хотела бы иметь короткие волосы, так что все старались с гордостью показать длинные — символ преданности Франции.

Гаэль не знала, с чего начать.

— Я привезла картины, которые пытались переправить в Германию, но благодаря командующему немецким гарнизоном в нашем регионе, близ Лиона, остались во Франции. Все полотна были украдены из музеев и у частных лиц, но он сумел их перехватить и передать мне на хранение, чтобы после ухода германских войск я вернула их в Лувр. Вот за этим я и приехала.

Все это звучало крайне неправдоподобно, но такова была правда.

— Конечно, — снисходительно бросила женщина. — Оставьте их у меня.

— Простите, — вежливо возразила Гаэль, — но так поступить я не могу. Полотна чрезвычайно ценны. Не могли бы вы позвать кого-то из специалистов?

Секретарша снисходительно фыркнула, глядя на нее с превосходством, но, поняв, что Гаэль не намерена отступать, все же подняла трубку телефона на письменном столе и сказала кому-то, что в ее офисе сидит девушка, которая заявляет, будто привезла картины, похищенные нацистами, чтобы передать их в Лувр.

Последовала долгая пауза, и, судя по отдельным репликам, собеседник высказал предположение, что все картины скорее подделки.

— Но она не хочет их оставлять и не уйдет, пока не увидит кого-то из профессионалов, — заключила секретарша.

После паузы она повесила наконец трубку и злобно уставилась на Гаэль, которая нервно ерзала на стуле в страхе, что ее могут обвинить в краже картин. Единственной надеждой было то, что командующий велел назвать его должность и имя.

Минут через пять в каморку вошла седовласая женщина и нетерпеливо оглядела Гаэль:

— Итак, в чем дело? И откуда у вас эти картины?

Гаэль пришлось снова пересказать историю, на этот раз подробнее, и что-то в ее манере говорить нерешительно, тщательно подбирая слова, подсказало хранительнице, что это может быть правдой: в войну случились вещи и более странные.

— Могу я показать их вам? — спросила Гаэль.

Женщина кивнула, на сей раз явно заинтересовавшись. Париж был освобожден всего два месяца назад, так что, вполне возможно, девушка не лжет.

Гаэль осторожно развернула одно из маленьких полотен Ренуара и положила на стол. Хранительница ошеломленно смотрела на картину, а девушка тем временем распаковала Дега, а за ним — Моне. Женщина в шоке взяла трубку и кому-то позвонила, попросив прийти. Через несколько минут в каморке появился мужчина. Гаэль же продолжала распаковывать картины. Женщина от изумления потеряла дар речь, а мужчина брал в руки одно полотно за другим и пораженно разглядывал. Это оказался один из экспертов.

— Картины настоящие. Никаких сомнений, — наконец вынес он свой вердикт.

Женщина вновь обратилась к Гаэль:

— Вам что-нибудь известно о провенансе? Откуда эти полотна? Кто владелец? У кого их забрали немцы?

— Не знаю, — честно ответила Гаэль. — Мне известны лишь имена двух немецких офицеров, которые помешали отослать их в Германию. Полотна были украдены из музеев, а может, у еврейских семей при арестах. Командующий гарнизоном просил привезти их вам, когда закончится война. Мне он передавал их тайком, в пустых багетах, и я спрятала их в сарае.

Она назвала имя и звание офицера, который жил в их поместье во время оккупации.

— Он был вашим другом? — спросила женщина, явно пытаясь выяснить, отчего у нее короткие волосы, которых так боялись француженки.

— Нет, просто командующий гарнизоном — воспитанный интеллигентный человек. Меня очень удивило, когда он попросил о помощи, — просто ответила Гаэль — ей нечего скрывать!

Женщина не могла взять в толк, как это возможно: явно что-то тут неладно.

— Вы хотите их продать?

Гаэль шокировало ее предположение:

— Да вы что? Конечно нет! Я просто возвращаю картины туда, где знают, как их хранить. Понятия не имею, откуда они, но он сказал, что вы обязательно это выясните.

— Не уверена… но рано или поздно, наверно, что-то и обнаружится. Вы скажете нам свое имя? — любезнее спросила дама.

По иронии судьбы, девушка принесла картины, которые могли исчезнуть навсегда, но их не дал отправить в Германию немецкий офицер. Это просто чудо!

— Разумеется.

Гаэль записала свое полное имя, название отеля, где остановилась, и поместья.

— У меня никого не осталось: отец и брат погибли, мама недавно умерла. А я приехала в Париж искать работу. Не знаю, на сколько хватит средств в отеле, но вы можете писать мне на адрес поместья, если хотите: рано или поздно мне перешлют.

Гаэль вполне могла попросить фермера пересылать ей корреспонденцию на тот адрес, по которому будет проживать. Впрочем, она и не особенно надеялась, что ей кто-то напишет.

— Не знаю, как вас и благодарить, — сказала женщина, пожимая ей руку. — Обстоятельства так необычны!..

— Как и большинство других на войне, — тихо ответила Гаэль. — Я рада, что смогла выполнить поручение.

— И немецкие офицеры, и вы поступили очень благородно.

И она, и уж тем более немцы могли их продать, и Гаэль кивнула, поняв, о чем подумала дама. А женщина удивила ее еще больше, записав на карточке свое имя и адрес.