class="p1">– Ну, спорт да, пожалуй. – И, поразмыслив ещё немного, важно изрёк: – Спорт есть спорт!

– Ну и слава богу, – сказал Андрей, продолжая прятать в углах губ сардоническую усмешку. – Вот видишь, хоть что-то хорошее в жизни есть. Так что не стоит падать духом…

И вдруг, будто вспомнив о чём-то, оборвал себя на полуслове и, внезапно насупившись, потупился и уронил взгляд в землю.

Опять установилось молчание, по-прежнему оживлявшееся лишь глухим немолчным гомоном, доносившимся с другого, обитаемого края площади. Здесь же, среди придавленных свинцовым зноем газонов и аллей, под гнётом обжигающих лучей и удушающего стоячего воздуха, как и раньше, было тихо и мёртво, как на кладбище. Не раздавалось ни единого звука, так как некому было издавать их. Не видно было ни одной живой души, потому что никто даже случайно не забредал сюда в этот час. Не заметно было и обычной городской живности – все кошки, собаки, голуби попрятались кто куда от дикой, изматывающей жары, донимавшей их не меньше, чем людей. Лишь редкие машины время от времени проезжали по соседней улице, рассекавшей площадь надвое, да и то как будто старались промчаться поскорее по этой, наверное, самой открытой и беззащитной перед яростным солнечным жаром точке города.

Нос Андрея, как и только что Димонов, уловил запах дыма. Теперь уже совершенно явственный, который трудно было не различить. Андрей невольно принюхался и, словно в поисках его источника, поднял глаза вверх. По восточной стороне неба медленно ползла прозрачная сероватая дымка явно неестественного происхождения, выглядевшая на кристально чистом, без единого облачка, небосводе чем-то необычным, чужеродным, нарушающим гармонию глубокой бескрайней синевы и мощного неугасимого сияния. Сообщение осведомлённой тётки из пивной подтверждалось – очевидно, где-то за городом действительно горели леса, и дым от полыхавших там пожарищ начинал понемногу заволакивать небосклон, омрачая и грязня его ясность и безупречную чистоту.

Андрей, чуть прищурясь, некоторое время смотрел на слегка колыхавшуюся и клубившуюся в вышине дымную пелену, непостоянные, всё время изменявшиеся очертания которой рождали в его воображении всевозможные, порой не имевшие между собой ничего общего образы. Которые, впрочем, в конце концов, после бесчисленных изменений и перевоплощений, смешались и слились в один-единственный, тот самый, что не отпускал его практически ни на мгновение, сделался его манией, паранойей, преследовал и изводил его, то вызывая смутное, неосознанное беспокойство, как будто предчувствие неминуемой грядущей беды, то рассеивая все тревоги и страхи, даря неизъяснимое счастье и маня надеждой на неизведанные и невообразимые радости, ожидающие его в будущем. Вопрос был только в том, когда же это прекрасное, сулящее ему так много будущее наступит, сколько его ждать и надо ли ради его приближения предпринять какие-нибудь, пусть самые несложные и необременительные действия? И он вроде бы понимал, что надо, что без этого ничего не выйдет, что счастье само не придёт, не упадёт с неба прямо ему в руки. Что нужно наконец преодолеть свою вялость, бессилие, душевную дряблость и сделать хотя бы первый шаг навстречу тому, что всё отчётливее и ярче вырисовывалось перед ним, ослепляя своим великолепием, завораживая своей таинственностью, озадачивая и возбуждая своей непредсказуемостью, необъяснимостью, непохожестью на всё то, что было с ним прежде…

– А ведь это наше место, – опять вывел его из глубокой задумчивости голос приятеля. – Не забыл ещё?

Андрей рассеянно огляделся и кивнул.

– Нда-а, – промолвил Димон, потягиваясь и сладко жмурясь, вновь отдаваясь светлым, гревшим душу воспоминаниям. – Хорошо мы тут время проводили, содержательно. Есть что помянуть добрым словом… О, помнишь, кстати, как мы свалили с физики чуть ли не всем классом и зависали здесь, как придурки, в двух шагах от школы, у всех на виду? А тут вдруг откуда ни возьмись и сама физичка, каракатица эта, тащится! Как снег на голову. Увидела нас и просто онемела от такой борзоты. Как вкопанная стояла и зенки пялила. Ну, а потом, разумеется, нажаловалась завучу, директору, ещё там кому-то. А нам хоть бы хны, как с гуся вода. Нас не запугаешь!

Димон радостно и беззаботно рассмеялся, постфактум торжествуя победу над пожилой, немного странноватой, всегда как-то нелепо выглядевшей учительницей физики в допотопных очках в толстой роговой оправе, которую он терпеть не мог прежде всего потому, что ни бельмеса не понимал в физике, да и не пытался понять. Хотя с того памятного дня минуло больше года, Димон до сих пор с неизменным удовольствием вспоминал застывшую на месте нескладную грузную фигуру училки и особенно её побледневшее от изумления и возмущения лицо с выпученными застеклёнными глазами, которые она уставила на весело гомонивших и резвившихся десятиклассников, в наглую прогуливавших её урок и даже не потрудившихся отойти подальше от школы.

Андрей, однако, отреагировал достаточно равнодушно и не разделил восторга напарника по поводу этой их давней и в общем довольно банальной проделки, видимо, не оставившей в его памяти особо яркого следа. Лишь дежурно усмехнулся и, в очередной раз втянув в себя тяжёлый спёртый воздух, от которого у него то и дело слегка темнело в глазах, проговорил:

– Что-то мне подсказывает, что если мы продолжим посиделки под этим бешеным солнцем, это может плохо для нас кончиться.

Димон, по лицу которого всё ещё бродила счастливая ностальгическая улыбка, чуть убавил своё натужное веселье и, поглядев по сторонам, согласно боднул головой.

– Ну это да, немного жарковато. Дождик бы не помешал.

Андрей фыркнул.

– Ничего себе жарковато! Пекло, как в преисподней! Я вообще не понимаю, как я ещё выдерживаю это… И на дождь, по-моему, мало надежды. Во всяком случае, в ближайшее время, – отметил он, снова бросив взгляд на ясное лазурное небо, на всём пространстве которого незаметно было ни единого, даже самого крошечного облачка. Единственным диссонансом на этой полной идеальной чистоты и ослепительного света картине выглядела парившая в небесной выси мутная дымка, понемногу менявшая свой цвет, от грязно-серого до желтовато-белесого, и по-прежнему принимавшая самые различные очертания.

Димон посмотрел туда же и, помедлив мгновение-другое, спросил:

– И что ты предлагаешь?

Андрей провёл ладонью по горячему влажному лбу, облизал сухие губы и шумно выдохнул.

– Валить отсюда. И чем скорее, тем лучше.

– Куда?

– Да куда угодно. Лишь бы подальше от этой площади. Мы тут скоро сгорим заживо! Обуглимся, как головешки.

Димон ухмыльнулся и покивал.

– Да, есть такая опасность.

– Ну так вот чтоб этого не случилось, нам лучше бы не лясы точить, а встать и потопать отсюда, пока нас ещё ноги носят.

– Куда? – повторил Димон.

– На речку! – озвучил Андрей мысль, уже не раз посещавшую его с той минуты, как он