фыркнул и, словно уличённый в чём-то неприличном и чуть ли не постыдном, залился краской и протестующе вскинул руку.

– Ничего подобного! С чего ты взял? Это клевета! Поклёп… Ну, она мне нравится, конечно… Она классная тёла… Но не более того. И не надо наговаривать на меня.

Андрей прищурил левый глаз и заговорщически подмигнул другу.

– Ну, смотри, как знаешь… Я могу только посоветовать тебе, как человек бывалый: Наташка огонь! Рекомендую. Не пожалеешь…

Договорив до этого места, Андрей вдруг оборвал себя и чуть покраснел, как только что Димон. Только по другой причине. Он понял, что переборщил, перегнул палку. Что, увлечённый раздражением, душевным смятением, обидой (неясно, правда, на кого и за что) и ещё чем-то, не вполне понятным ему самому, начал говорить совсем не то, что нужно, чего и не собирался говорить, что как-то спонтанно пришло ему в голову и почти неосознанно сорвалось с языка. И теперь он жалел о сказанном и некоторое время не решался взглянуть на приятеля. И, чтобы прервать повисшую неловкую паузу, вновь погрузил вёсла в воду и, с силой навалившись на них, погнал лодку дальше.

Вскоре переполненные пляжи и прилегавшие к ним местности остались позади, и на левом, городском, берегу потянулись частные жилые дома, в основном деревянные и одноэтажные, обнесённые невысокими изгородями и утопавшие в яркой цветущей зелени, не поблёкшей и не пожухлой благодаря близости к реке. На фоне буйной растительности то и дело показывались покатые крыши, обрамлённые ставнями окна, хозяйственные постройки самого разного назначения и вида, сараи, гаражи, поленницы с завалами дров, обширные или, наоборот, тесные, загромождённые всяким хламом дворы, по которым лениво и бесшумно разгуливала всевозможная живность – куры, гуси, коты, собаки, как и люди, изнывавшие от жары и пытавшиеся спрятаться от неё где придётся. И только одна чёрная лохматая собачонка неопределённой породы, или, вернее, не имевшая вообще никакой породы, по-видимому, совершенно ошалевшая от зноя в своей густой свалявшейся шубе, явно не рассчитанной на такое пекло, бесцельно носилась по крыше одного из сараев и хрипло, отрывисто лаяла, порой переходя на жалобный визг. Заметив проплывавшую мимо лодку с двумя седоками, она прекратила бессмысленную беготню, внимательно воззрилась на них и, мгновение помедлив, разразилась ещё более заливистым и неистовым лаем, подпрыгивая на месте и буквально задыхаясь от беспричинной ярости. И долго ещё, по мере того как спутники удалялись вниз по течению, до их ушей, понемногу затихая, доносился пронзительный забористый лай разбушевавшейся шавки.

Наскучив сидением на одном месте и чувствуя, что жар солнца, припекавшего ему спину, шею и затылок, становится нестерпимым, Димон стал недовольно морщиться, кряхтеть, ёрзать на своей скамье и озабоченно озираться кругом, точно высматривая, где бы можно было избавиться от грозивших изжарить его лучей. Но поиски длились недолго, ответ на его невысказанный вопрос был слишком очевиден: спасения от невыносимого, всепроникающего зноя надо было искать в реке. И, быстро уяснив это, Димон не медлил ни секунды. Спорыми, почти неуловимыми движениями скинул с себя майку, шорты, кроссовки и, ничего не говоря, лишь слегка кивнув напарнику, сиганул за борт, подняв фонтан брызг и пропав под водой.

Лодка от этого молниеносного энергичного прыжка вздрогнула, накренилась и едва не зачерпнула воды. Чуть не свалившись от произведённого толчка со своего сидения, Андрей бросил вслед исчезнувшему в пучине товарищу свирепый взор и рявкнул:

– Ты совсем придурок, что ли?! Лодку перевернёшь нахрен!

Но Димон, очевидно, не услышал этого возмущённого окрика. Он не показывался на поверхности воды, по которой после его погружения некоторое время ходили бурные вспененные волны и крутились мелкие водовороты. Димон был великолепный пловец, чувствовал себя в воде как рыба и мог подолгу находиться на глубине, нередко бравируя этим и своими продолжительными погружениями пугая мало знакомых с ним людей, особенно девочек. Но Андрея этими дешёвыми трюками было не провести, и он совершенно спокойно, с лёгкой усмешкой бродил взглядом по потревоженной речной глади, ожидая, когда приятелю надоест дурачиться и он вынырнет наружу, и не зная лишь, в каком месте это произойдёт.

Он не ошибся. Димон действительно показался на поверхности спустя минуту-полторы. Однако не в месте погружения, а в десятке метров от лодки, на полпути между ней и правым берегом. С шумом вынырнув, он, как Тарзан, огласил окрестность протяжным ликующим возгласом и, обратив к другу счастливое мокрое лицо, озарённое сияющей белозубой улыбкой, махнул рукой и крикнул:

– Хватить сидеть там сиднем. Давай за мной! Водичка первый сорт. С подогревом.

Андрей заколебался. У него не было особого желания купаться, во всяком случае прямо сейчас. Но, с другой стороны, нещадно жарившее светило также донимало его, и единственным спасением от него была вода, так соблазнительно искрившаяся у бортов лодки и властно манившая своей сумрачной зеленовато-серой глубью. И приятель, едва окунувшись в неё, вдруг совершенно преобразился и демонстрировал такую искреннюю, неподдельную, детскую радость, что трудно было поверить, что только что он был мрачнее тучи и весь сегодняшний день пребывал в расстроенных чувствах. Да и надо же было когда-нибудь выбраться наконец из лодки и искупаться, ведь для этого он и явился на речку, прихватив с собой для компании бывшего одноклассника.

Ещё думая всё это, Андрей уже сбрасывал с себя одежду, которой, впрочем, было совсем немного, и невольно улыбался в предвкушении того, к чему он стремился с самого утра. Ещё мгновение – и его смуглое долговязое тело, на котором остались только узенькие синие плавки, описав в воздухе короткую дугу, погрузилось в воду и, как только что Димоново, исчезло в ней. Но, в отличие от товарища, Андрей не собирался заниматься подводным плаванием и, тут же всплыв, легко и неспешно заскользил по поверхности, делая руками и ногами плавные, закруглённые движения, пофыркивая и неся на лице томную, расслабленную улыбку наслаждения и довольства. Прогретая за несколько недель непроходящей жары вода и вправду была мягкой и тёплой, как слегка остывший чай. Она приятно обволакивала тело, как будто гладя и лаская опалённую жгучим зноем кожу, и эти нежные, скользящие прикосновения, казалось, проникали внутрь и достигали самых дальних уголков организма, снимая усталость и жар, ослабляя напряжение и скованность движений, умеряя беспокойство и душевное смятение, пусть и не так бурно, как прежде, исподволь, подспудно продолжавших шевелиться в нём.

Его спокойное, размеренное плавание продолжалось, однако, недолго. Димон, едва оказавшись в воде, пришедший в игривое и даже несколько хулиганское настроение, поджидал двигавшегося в его сторону приятеля с шаловливой, немного хищной усмешкой, очевидно указывавшей на то, что