он смачно плюнул в воду и стукнул крепким кулаком по борту лодки, отчего та вздрогнула и чуть заколебалась.

– Э-э, осторожнее! – со смехом воскликнул Андрей. – Лодка и так на ладан дышит. Да ещё и казённая.

Но Димон не разделил его веселья. Лицо его по-прежнему было расстроенным и мрачным, взгляд – тусклым и блуждающим, лоб прорезала глубокая складка. По-видимому, мелкие неприятности, невзгоды и сложности жизни, понемногу накапливаясь и множась, увеличиваясь, как снежный ком, достигли наконец той критической массы, после которой даже у такого вроде бы толстокожего и безразличного ко всему, сдержанного и уравновешенного человека, как Димон, наступает определённый кризис, не переходящий, как у более тонких натур, в длительную депрессию и не разрешающийся нервным срывом, но всё же рождающий подавленное состояние, нагоняющий унылые, упадочные мысли, отбивающий на некоторое время желание жить.

Глядя на приятеля, после короткого эмоционального всплеска снова обмякшего и поникшего головой, Андрей, вновь подумав о своём, невесело усмехнулся и пробормотал:

– Детский сад.

Но Димон, казалось, полностью погруженный в себя, неожиданно вскинул голову и метнул на товарища подозрительный взгляд.

– Чего?

– Ничего, ничего, это я так… – поспешил успокоить его Андрей, пряча усмешку и налегая на вёсла.

Но Димон, видимо услышавший всё же реплику Андрея, ещё некоторое время хмуро, не слишком доброжелательно смотрел на него и, лишь убедившись, что тот не намерен развивать эту тему, вновь понурился и ушёл в себя.

Между тем забитый изнемогшим от зноя народом пляж остался позади, и перед взором путешественников потянулись более пустынные берега, где песка было совсем немного, а то и вовсе не было, а зелень подступала к самой воде. Отдыхающие попадались всё реже и располагались уже не сплошным массивом, а отдельными островками по несколько человек, а местами и поодиночке. Как и на пляже, одни из них неподвижно лежали на берегу, укрываясь кто чем мог от палящего солнца, другие предпочитали отсиживаться в воде. Были и такие, кто решался переплыть реку (чему благоприятствовало то, что в результате затянувшейся жары она сильно обмелела и значительно сузилась) и прятался от жалящих огнём лучей под сенью росших на другом берегу деревьев.

Случайно взглянув в сторону суши, Димон, только что совершенно безучастный и отстранённый от окружающего, внезапно зашевелился и вскинул голову. В глазах его блеснул озорной огонёк, а на губах заиграла радостная улыбка.

– Вот это место! – воскликнул он, тыча пальцем в полого спускавшийся к воде участок берега, покрытый редковатой бледно-зелёной травкой. – Здесь мы тусили после выпускного.

Андрей мельком взглянул в указанном направлении и чуть кивнул.

Димон же, ни с того ни с сего оживившись и мгновенно позабыв про свою хандру, опять стал рассказывать то, что уже было известно приятелю с его же слов. Но это, по-видимому, нисколько не смущало Димона. Он пересказывал всё это не столько напарнику, сколько самому себе, вновь и вновь воскрешая в памяти и переживая приятные мгновения из недавнего прошлого, так резко контрастировавшие с его нынешним сумеречным расположением духа.

Андрей слушал разглагольствовавшего, чуть не захлёбывавшегося от восторга товарища с подчёркнуто безразличным, бесстрастным видом, позёвывая и рассеянно поглядывая туда-сюда, явно демонстрируя своё невнимание и скуку.

И Димон, несмотря на своё самозабвение, заметил это. И, по всей видимости, был несколько задет таким очевидным небрежением. Он вдруг прервал свой интересный только ему самому рассказ и, смерив приятеля выразительным, едким взглядом, неожиданно поинтересовался:

– А что это у вас там с Натахой случилось?

Андрей чуть прикрыл глаза и двинул бровью.

– Да так, ничего особенного.

Димон недоверчиво покачал головой и поцокал языком.

– Да ладно тебе! Я ж всё отлично видел. Не слепой, слава богу… Вы на выпускном не общались, ты ушёл раньше времени, и без неё. А она весь вечер была как не в себе. То веселилась напропалую, бухала и танцевала больше всех, лезла к пацанам целоваться… И ко мне в том числе, – он заулыбался и чуть покраснел от удовольствия. – То вдруг мрачнела, забивалась в угол, никого не хотела видеть и, кажется, даже плакала. Ну, глаза, во всяком случае, у неё красные были, когда она возвращалась после этих отлучек… Вот я и подумал – и, согласись, не без оснований, – что вы поругались. И, кажется, серьёзно поругались. Так ведь, а?

Андрей помолчал несколько мгновений, словно обдумывая услышанное, а затем пожал плечами и обронил:

– Ну да, пожалуй, так.

– А чего? – немедленно полюбопытствовал Димон. Но, заметив тень, пробежавшую по лицу друга, тут же дал задний ход: – Не, ну это, конечно, ваше дело. Это я так, машинально спросил.

Андрей, видимо немного устав, а может быть, охваченный внезапной задумчивостью, перестал двигать вёслами и приподнял их над водой. Капли градом сыпались с них, вспыхивая на солнце, как драгоценные камни, и с тихим плеском ныряя в родную стихию. С берега доносились весёлые детские крики и смех, – там, на мелководье, возилась неугомонная мелюзга, которая, казалось, не замечала изматывающей жары и всем своим поведением и видом выказывала беспредельную, неуёмную радость жизни. Которую, очевидно, совершенно не разделяли их родители, разморенные и распаренные тела которых лежали поблизости, казалось, совсем безжизненные и, как и большинство тел отдыхающих, сильно смахивавшие на трупы.

– Да, ты всё правильно заметил: мы действительно поругались, – промолвил после минутного безмолвия Андрей, задумчиво глядя вдаль и чуть пошевеливая бровями. – Хотя и не ругались вообще-то… Просто расстались. Должно быть, надоели друг другу… Так бывает, – прибавил он с лёгкой усмешкой.

Димон с напряжённым, чуть туповатым выражением, хмуря лоб и жуя губами, слушал товарища, как будто с усилием воспринимая и переваривая полученную информацию. Но, по-видимому, всё же воспринял, так как покрутил головой и с немного ехидной улыбочкой проговорил:

– Ну, она тебе, может, и надоела. Уж не знаю почему… А вот ты ей – вряд ли. Судя по тому, как она вела себя после вашего разрыва. Она реально переживала.

Андрей вздохнул и пожал плечами.

– Ну что ж поделать? Я больше не люблю её. Сердцу, как говорится, не прикажешь.

На Димоном лице изобразилось некоторое недоумение.

– Твоё дело, конечно. Но не знаю… Я б такую шикарную тёлку не решился бросить… С жиру ты, Андрюха, бесишься, – и Димон взглянул на приятеля с плохо скрытой завистью.

Которую Андрей, однако, не заметил или не счёл нужным заметить. Он ответил спутнику весёлым, беззаботным взором и таким же тоном проговорил:

– Но есть ведь и плюс в этой ситуации. Наташа теперь свободна! Можешь подъехать к ней. Ты ведь всегда был неравнодушен к ней, не так ли?

Димон