Ведьмак дал кобыле в бок и направился к воротам. Урод плелсясбоку.

– Геральт?

– Ну?

– Я не так глуп, как ты думаешь. Ты приехал следом закупцом, который тут недавно побывал. С ним что-то случилось?

– Да.

– Он был у меня три дня назад. С дочкой, впрочем, не излучших. Я велел дому запереть все двери и ставни, не подавал признаков жизни.Они покрутились по двору и уехали. Девушка сорвала розу с тетушкиного куста иприколола к платью. Ищи их в другом месте. Но будь осторожен, это скверныеместа… Ночью в лесу опасно. Слышно и видно… неладное.

– Спасибо, Нивеллен. Я не забуду о тебе. Как знать,может, найду кого-то, кто…

– Может, найдешь. А может, и нет. Это моя проблема,Геральт, моя жизнь и моя кара. Я научился переносить, привык. Ежели станетхуже, тоже привыкну. А если уж станет вовсе невмоготу, не ищи никого, приезжайсам и кончай дело. По-ведьмачьи. Бывай, Геральт.

Нивеллен развернулся и быстро пошел к особняку. Ни разу неоглянувшись.

Район был пустынный, дикий, зловеще недружелюбный. Донаступления сумерек Геральт на тракт не вернулся, не хотел делать крюк, поехалнапрямик, через лес. Ночь, положив меч на колени, провел на лысой вершиневысокого холма у небольшого костерка, в который то и дело подбрасывал пучкибореца. Посреди ночи далеко в долине заметил свет, услышал шальной вой и пениеи еще что-то такое, что могло быть только криком истязаемой женщины. Едварассвело, он двинулся туда, но нашел лишь вытоптанную поляну и обугленные костив еще теплом пепле. В кроне могучего дуба что-то верещало и шипело. Это могбыть леший, но мог быть и обычный лесной кот. Ведьмак не стал задерживаться,чтобы проверить.

Около полудня, когда он поил Плотвичку у родника, кобыладико заржала, рванулась, оскалив желтые зубы и грызя мундштук. Геральтмашинально успокоил ее Знаком и тут же увидел правильный круг, образованныйторчащими из мха головками красноватых грибков.

– Ну, Плотва, ты становишься истеричкой, – сказалон. – Ведь нормальный же ведьмин круг. Что еще за сцены?

Кобыла фыркнула, повернувшись к нему мордой. Ведьмак потерлоб, поморщился, задумался. Потом одним махом оказался в седле, развернул коня,быстро поехал назад по собственным следам.

– «Любят меня зверушки», – буркнул он. –Прости, лошадка. Выходит, у тебя больше ума, чем у меня.

Кобыла прядала ушами, фыркала, рыла копытами землю, нехотела идти. Геральт не стал успокаивать ее Знаком, соскочил с седла, перекинулповодья через голову лошади. На спине у него был уже не старый меч в ножнах изкожи ящера, а блестящее красивое оружие с крестовой гардой и изящной, хорошоотбалансированной рукоятью, оканчивающейся шаровым эфесом из белого металла.

На сей раз ворота перед ним не раскрылись, потому что были ибез того раскрыты, как он оставил их, уезжая.

Он услышал пение. Не понимал слов, не мог даже разобратьязыка. Да это и не нужно было – ведьмак знал, чувствовал и понимал самоеприроду, сущность пения – тихого, пронизывающего, разливающегося по жиламволной тошнотворного, обессиливающего ужаса.

Пение резко оборвалось, и тут он увидел ее.

Она прильнула к спине дельфина в высохшем фонтане, охвативобомшелый камень маленькими руками, такими белыми, что они казалисьпрозрачными. Из-под бури спутанных черных волос на него глядели огромные,горящие, широко раскрытые антрацитовые глаза.

Геральт медленно приближался мягкими, пружинящими шагами,обходя фонтан полукругом со стороны забора, мимо куста голубых роз. Существо,прилепившееся к хребту дельфина, поворачивало вслед за ним миниатюрное личико,на котором читалась невыразимая тоска, полная такого очарования, что онозаставляло его постоянно слышать пение, хотя маленькие бледные губы нешевелились.

Ведьмак остановился в десяти шагах. Меч, медленно выползаяиз черных, покрытых эмалью ножен, блеснул над его головой.

– Это серебро, – сказал он. – Клиноксеребряный.

Бледное личико не дрогнуло, антрацитовые глаза не измениливыражения.

– Ты так похожа на русалку, – спокойно продолжалведьмак, – что можешь обмануть кого угодно. Тем более что ты редкаяпташка, чернуля. Но лошади не ошибаются. Таких, как ты, они распознаютинстинктивно и безошибочно. Кто ты? Думаю, муля или альп. Обычный вампир невышел бы на солнце.

Уголки белогубого ротика дрогнули и слегка приподнялись.

– Тебя привлек Нивеллен в своем обличье, верно? Сны, окоторых он говорил, – твоя работа? Догадываюсь, что это были за сны, исочувствую ему.

Черноволосая не пошевелилась.

– Ты любишь птичек, – продолжал ведьмак. –Однако это не мешает тебе перегрызать глотки людям? А? Подумать только, ты иНивеллен! Хорошая бы вышла парочка, урод и вампириха, хозяева лесного замка.Сразу б подчинили себе все окрест. Ты, вечно жаждущая крови, и он, твойзащитник, убийца по заказу, слепое орудие. Но сначала ему надо было статьнастоящим чудовищем, а не человеком в маске чудища.

Огромные черные глаза прищурились.

– Что с ним, черноволосая? Ты пела, значит, насосаласькрови. Прибегла к последнему средству – стало быть, не сумела покорить егоразум. Я прав?

Черная головка легонько, почти незаметно, кивнула, а уголкигуб поднялись еще выше. Выражение маленького личика стало жутеньким.

– Теперь, небось, считаешь себя хозяйкой дома?

Кивок, на этот раз более явный.

– Так ты – муля?

Медленное отрицательное движение головы. Послышалосьшипение, которое могло исходить только из бледных, кошмарно усмехающихся губ,хотя ведьмак не заметил, чтобы они пошевелились.

– Альп?

То же движение.

Ведьмак попятился, крепче стиснул рукоять меча.

– Значит, ты…

Уголки губ стали приподниматься выше, все выше, губыраскрылись…

– Брукса! – крикнул ведьмак, бросаясь к фонтану.

Из-за белых губ сверкнули острые клыки. Брукса подпрыгнула,выгнула спину, словно леопард, и взвизгнула. Звуковая волна тараном ударила введьмака, сбивая дыхание, ломая ребра, иглами боли вонзаясь в уши и мозг.Отскочив назад, он еще успел скрестить кисти рук в Знак Гелиотроп. Чары немногосмягчили удар спиной о забор, но в глазах все равно потемнело, а остаткивоздуха со стоном вырвались из легких.