Я слышала от Степана про ВДВ, «войска дяди Васи», прикусила язык и пошла, не говоря ни слова, глядя в спину Евгения.

Когда мы оказались на кладбище, Евгений показал на цепочку следов.

– Снег нам в помощь. Здесь не расчищают дорожки. Умеешь следы читать?

– Нет, – прошептала я.

Женя сказал:

– Тут кто-то стоял, обувь у него сорок четвертого – сорок пятого размера. Скорее всего, мужчина. Наверное, можно и женщину с такими лыжами найти, но чаще такой размер у парней. Вдавлены следы сильно, вес у человека большой. Он тут топтался, потом появилась женщина. Узкий след, тридцать шесть-семь. Вес, наверное, как у тебя, снег только слегка смят.

Евгений наклонился и поднял фантик.

– Конфетка! Импортная! На фантике нет ни одной русской надписи. Любишь импортный шоколад?

– Да, – кивнула я, – российский уж очень сладкий.

– Этот из Франции, – констатировал Евгений и понюхал обертку. – Я должен был родиться собакой! Все мой нос чует. С коньяком бонбошка! А тут что?

Спутник отошел в сторону, завернул за какой-то памятник и исчез.

Я послушно стояла на месте. Время шло, Женя не появлялся. Из леса, который темнел неподалеку, доносились какие-то звуки. Мне стало страшно. Ночь. Дует ледяной ветер. На меня накатило желание бежать куда глаза глядят. Огромным усилием воли я заставила себя приблизиться к высокой каменной плите и зайти за нее. Стало теплее, порывы пронизывающего ветра теперь тормозило надгробие. А Евгений все не возвращался. В какой-то момент мне в голову пришла мысль: может, он вернулся к трактору и уехал? Бросил меня на кладбище? Нет, навряд ли, Женя не похож на подлого человека. Да и валенки свои он пожалеет, я же пропаду вместе с ними. Я хихикнула и услышала странный звук, похожий одновременно на скрежет и царапанье кошачьих когтей по стеклу. Я осторожно выглянула из-за стелы и чуть не упала в обморок. На погосте тускло горели маленькие фонари, поэтому я хорошо видела, что на могиле, которая находилась неподалеку от того места, где Евгений читал следы, из-под земли торчит чья-то голова и часть туловища.

– Ну, ё-моё, – прошипела башка. – Эй, Баба-яга! Ау! Куда ты подевалась? Сказал же! Стой на месте!

– Вы меня ищете? – прохрипела я.

Теперь еще появились руки, они оперлись о снег. И предо мной возник Евгений.

Я выскочила из укрытия:

– Как ты тут оказался?

Фермер чихнул.

– Будь здоров, – вякнула я.

– Да меня топором не зарубить, – отмахнулся Женя, – весь погост в снегу, а от того места, где мы с тобой стояли, узкая тропинка расчищена. Недавно ее отскребли, только-только. Снег валит, через пару часов от тропки следа не останется. И зачем ночью на погосте дорожку прогрызать, а? Покойники гулять не пойдут. Родственники их сюда не заглядывают. Да и репутация у мертвецов жуткая. Погост старый, а церкви нет. Тебя это не удивило?

– Я не очень разбираюсь в православии, – призналась я.

Женя похлопал себя руками.

– До того, как большевики богатую царскую Россию в нищий социализм силой затолкали, на каждом погосте был храм. Всякую шваль: актеров, циркачей, безбожников хоронили за оградой. Этой божьей делянке много лет. И где хоть маленькая часовенка? Понимаешь?

– Не очень, – призналась я.

Евгений подошел к ближайшему камню, рукавицей счистил с него налипший снег, потом вынул из кармана телефон и навел луч фонарика на плиту.

– Читай!

Я прищурилась.

– Ванамактина Фёкла Прохоровна. Тысяча восемьсот семьдесят восьмой, тысяча девятьсот восемьдесят третий!

Я повернулась к Евгению.

– Сколько же она прожила?

– Сто пять лет, – уточнил женский голос.

Я вздрогнула и обернулась.

– Просил же, пригляди за тягачом, – покачал головой Евгений.

– По этой дороге мало кто ездит, а уж ночью вообще не станут, – сказала Вера.

– Если ты решила, что мы с Виолой сейчас тут того-самого, – пробурчал Евгений, – то в снегу холодно.

– Да ладно тебе, – неожиданно мирно сказала супруга, – ну, приревновала, ну, поорала. И что?

– Ничего, – улыбнулся Женя, – за пятнадцать лет я привык.

Вера подошла ко мне:

– Фёкла моя прапрапрабабка. Знахарка. Ведьма.

– Колдуны долго живут, что мужики, что бабы, – добавил Женя.

– Батюшка в храме ее отпевать не стал, – продолжала Вера, – она без креста ходила. На погосте здесь лежат те, кто колдовством занимался. До сих пор порой кого-то привозят, правда редко. Фёклу захоронили в могилу к ее матери и бабке. Они все ведьмачили. А новеньких, у кого тут никого нет, на том краю закапывают. Нехорошее место. Пошли лучше отсюда! Говорят, здесь души бродят, которых ни ад, ни рай не принимает. Пакости они всякие творят.

– Можно это сказками считать, – добавил Женя, – но меня, когда я чуть в сторону отошел, кто-то в спину как пнет! Я скатился в ложбину. Вылезти оттуда не смог, глубоко, ноги-руки скользят. Побрел по канаве, нашел где выкарабкаться.

– Там овраг, – сообразила я, – мне показалось, что кто-то из-под земли вылезает.

– Нет, под землю мне пока рано, – ухмыльнулся Женя. – Верка, возвращайся к трактору, залезь в него и сиди смирно. А мы пойдем по дорожке, эк ее снегом-то заносит.

Евгений сделал несколько шагов вперед и обернулся.

– Эй, Виола, чего стоишь? Чья машина на дороге?

– Возможно, Маргариты, – ответила я.

– И где водитель? – спросил фермер. – Нету! Куда тетка подевалась? Мы следы тут видели, женские и мужские. И тропинка расчищена. У тебя есть какие-то соображения по данному вопросу?

Евгений быстро пошел по дорожке, а я поспешила за ним.

Узкая стежка резко взяла влево. Недалеко от нее стояло несколько фонарей, от них шел тусклый свет. Фермер вдруг остановился и закричал:

– Виола!

Я удивилась его воплю.

– Я прямо за тобой нахожусь. Что случилось?

– Вот поэтому три четверти людей на земном шаре пребывают в депрессии, – заявил мой спутник, – у них в голове страх живет. Сразу спрашивают: что случилось? А ничего не произошло, все хорошо.

– Почему вы тогда остановились? – спросила я.

– Тьфу прямо, – рассердился мой спутник, – выбрось на время из головы проблемы. Вокруг глянь! Какая красота! Воздух вдохни! Порадуйся!

Я заклацала зубами.

– Чему?

– Холодно? – вдруг осведомился Евгений.

Я кивнула.

– Еще и сыро? – не умолкал фермер.