Никогда не любила этот поместье. Оно, словно неподъемная ноша, давит на плечи, не давая двигаться дальше. У нашей семьи есть дом попроще в черте города, но когда родители хотят подчеркнуть свой статус, всегда устраивают ужин в фамильном имении.

Я не была здесь уже лет пять, и не приезжала бы вдвое больше. Но мама доведёт меня до сумасшедшего дома своими звонками. Легче потерпеть один вечер, чтобы спасти свою нервную систему.

Смеркается.

Машина, за рулём которой личный водитель отца, въезжает во двор, ограждённый высоченными воротами, наглухо скрывающий личное пространство владельцев.

У меня невольно захватывает дух, когда я вижу каменные стены, возвышающиеся над брусчаткой. Они словно смотрят на меня с немым укором. Отказ от почитания, несогласие подчиняться традициям, которым уже не одна сотня лет: я – чёрная ворона в семье белых лебедей.

И сегодня мои обсидиановые крылышки, похоже, осветят со всех сторон.

Подозрительно оглядываю сооружение. Свет. В каждом окне. Для меня одной мама бы так не старалась. Тут другое…

– Паша, – окликаю я водителя, объезжающего классический фонтан, недавно построенный в центре подъездной дорожки, чтобы добавить величие величественному дому.

– М? – отвечает мужчина, не оборачиваясь.

– Тина тоже здесь?

– Да, – мужчина смотрит на меня в зеркало заднего вида, словно извиняется за положительный ответ, – они с Ильёй Геннадьевичем прилетели ещё вчера.

– Хах, – нервно выдыхаю.

Вчера?

Я не видела сестру пять лет, и мне даже не сказали, что она прилетела.

А чего я ожидала? Права голоса у меня нет. Я обо всём узнаю последней, чтобы не было времени испортить.

Машина останавливается, Паша выходит, чтобы открыть мне дверь. И вот она отворяется передо мной, но я не двигаюсь с места, стараясь собрать рассеявшиеся мысли. Стискиваю свои тонкие как спички пальцы, суставы щёлкают. Я неловко выхожу, останавливаюсь, чтобы схватиться за дверь.

– Ты знаешь, что происходит? – спрашиваю я водителя, которого нисколько не удивляет мой вопрос. Паша с нами уже очень давно. Он пришёл в наш дом молодым мальчишкой, когда меня ещё даже в помине не было, а главой семейства был мой дедушка. – Что мама задумала на этот раз?

Иначе и быть не может. Тина не прилетела бы просто на ужин. И она уж точно не настолько соскучилась по родной обители, чтобы останавливаться здесь.

– Я всего лишь водитель. – Паша опускает голову, его голос горчит. – Моё дело водить машину. Меня больше не посвящают в планы семейства.

Мой дедушка очень ценил своего водителя. Зачастую он даже советовался с ним, рассказывая о своих планах. Не знаю, на чём держалась эта дружба, но оба дорожили ею. Грустно осознавать, что после его смерти, мои родители сразу указали Паше, где его место.

– Не тебя одного. – В этом мы с ним похожи.

Паша сочувственно похлопал меня по плечу, напоминая дедушку. Я слабо улыбаюсь ему, но мои коленки дрожат. И все же я вхожу в дом со скульптурной осанкой и высоко задранным подбородком – в моей семье это ценится.

На пороге меня встречает дворецкий. Его строгий взгляд обдаёт холодом. Он даже не удосуживается кивнуть мне, просто сухо выдаёт:

– Вас уже заждались.

Он разворачивается и направляется в гостиную. Я цокаю каблуками за ним. В этом доме нельзя и шагу ступить без ведома дворецкого.

Условности. Церемониальность. Иерархичность. Вот составляющие фамильного наследия.

Всегда это ненавидела.

Меня встречают четыре пары глаз. Ни в одном из них я не вижу радость встречи. Отец выказывает безразличие. Мама хмурится, строго оценивая. Престарелый муж сестры, ровесник нашего родителя, спокойно попивает тёмный напиток, возможно, виски. А сестра… Она смотрела с интересом, словно видела впервые. Я тоже пригляделась.

Внешне Тина нисколько не изменилась. Возможно, это хорошо. Но через пять лет я хотела бы выглядеть иначе. Больше свободы, меньше тревог об идеальной внешности. Будь у меня чуть больше смелости, я бы давно избавилась от вещей, к которым меня приучили, как котёнка к лотку. Пока я лишь утешаю себя тем, что не стою на месте.

– Ты опоздала! – Мама шустро поднялась с отреставрированного диванчика, засеменила ко мне, узкая юбка сковывала её движения. – Через полчаса приедут гости!

– Какие ещё гости? – оторопела я, но быстро взяла себя в руки.

Мама проигнорировала мой вопрос, чему я даже не удивилась. Вместо этого она продолжила напирать на меня:

– Что это на тебе надето? Я же сказала, чтобы ты надела что-то официальное!

– Я только с работы. Что…

– Ты не можешь вот так показаться Морозовым! Ты должна представить себя с лучшей стороны! – Мама эпично схватилась за голову, имитируя приступ. – Что же делать?

– Она может надеть одно из моих платьев, мама. – Тина поднимается на ноги, я замечаю её округлившийся живот. Перевожу взгляд на своего зятя, чтобы увидеть его довольную ухмылку. Несмотря на возраст, он смог заделать ей малыша. – Я всё равно привезла парочку запасных, не зная, что они мне уже малы.

– Кто такие Морозовы? И почему я должна красоваться перед ними? – спрашиваю и тут же получаю в ответ приподнятые брови сестры. – Что? Мама?

– Иди за Тиной, времени почти не осталось, – отмахивается она, поворачиваясь ко мне спиной, чтобы нажать на кнопку вызова прислуги.

Сестра провела рукой по плечу престарелого мужа, словно смахнула невидимую пылинку, затем утиной походкой прошла мимо меня к огромной старомодной двери.

Во время ремонта мама отказалась что-то менять в доме, ссылаясь на роскошь нашего наследия, поэтому двери и мебель прошли через реставрацию. Но лично меня эта обстановка угнетает, а наследство давит непосильным грузом.

Уже через полчаса я становлюсь копией Тины. Только без пузожителя.

Тело облегает шёлковое платье изумрудного цвета, блестяще оттеняющее светлые локоны.

Моя худоба как нельзя кстати. Огромный разрез сбоку открывает вид на стройную ногу и острую коленку, а вырез на груди даёт возможность любоваться глубокими выемками ключиц.

Однако по маминому выражению лица можно смело заверить, что ей что-то не нравится.

– Ты опять похудела. – У нормальных, заботливых матерей эта фраза прозвучала бы расстроенно или обеспокоенно, но в меня она прилетела как обвинение. Я сцепила зубы, выдавив:

– Разве худоба не признак аристократии?

– Худоба да, – мама указывает подбородком на мою сестру, наглядно демонстрируя, как я должна выглядеть. Моя сестра всегда была идеалом. И раньше я во всем ровнялась на неё, но эти времена прошли. – А скелетность – признак болезни. Мне звонил Евгений Петрович. Ты перестала навещать его.