Он шутливо протянул руку к костюму Деннинджера. Тототскочил, чуть не упав.

— Думаю, вы можете подсыпать мне что-нибудь в еду, чтобы яотрубился, но ведь это скажется на результатах анализов, разве нет?

— Мистер Редман, вы ведете себя неблагоразумно! — Деннинджерстарался держаться на приличном удалении. — Ваше нежелание сотрудничать с намиможет причинить всей стране много вреда. Вы понимаете меня?

— Нет, — сказал Стью. — В настоящий момент похоже на то, чтомоя страна причиняет мне много вреда. Меня заперли в больничной палате вДжорджии в компании с кретином-доктором, который не может отличить дерьмо отшоколада. Уноси отсюда свою грязную задницу и пришли мне сюда кого-нибудь, ктопоговорит со мной, или пришли сюда дюжих молодцов, которые смогут силойдобиться того, что вам нужно. Но я буду сопротивляться, это уж точно.

Когда Деннинджер ушел, он продолжал неподвижно сидеть настуле. Страх внутри него разрастался. Два дня он ждал, что начнет чихать,кашлять и отхаркивать желтую слизь. Он думал и о других — о людях, которых онзнал всю свою жизнь. Он думал о том, чувствует ли кто-нибудь из них себя так жеплохо, как Кэмпион. Он вспоминал мертвую женщину с ребенком в старом «Шевроле».У женщины было лицо Лилы Брюетт, а у ребенка — Черил Ходжес, какими он запомнилих во время перелета в Атланту.

Он чувствовал, как страх извивается и ворочается под егобесстрастным лицом. Иногда он был огромным и паническим, сокрушающим все насвоем пути, как слон. Иногда он был маленьким и гложущим, с острыми зубками,как крыса.

Только через сорок часов к нему прислали человека,согласного отвечать на вопросы.

Они напали на него через некоторое время после наступлениясумерек, когда он шел по обочине шоссе № 27. Через одну-две мили он собиралсяповернуть на запад по № 63. Возможно, чувства его были несколько притупленыдвумя порциями пива, но он сразу понял, что дело пахнет керосином. Он как развышел на шоссе, вспоминая о четырех или пяти здоровяках в дальнем конце бара,когда они оставили свое укрытие и бросились за ним.

Ник дрался изо всех сил, украсив одного из нападавшихфингалом, а другому сломав нос. В один из счастливых моментов ему дажепоказалось, что он сможет победить. То обстоятельство, что он дрался, неиздавая ни звука, слегка их встревожило. Они дрались вяло, может быть, потому,что раньше такие победы давались им без труда, и они не ожидали серьезногосопротивления от тощего сосунка с рюкзаком.

Потом один из них сумел ударить его в подбородок, рассекаянижнюю губу чем-то вроде университетского перстня, и теплый вкус крови наполнилего рот. Он оступился, и кто-то схватил его за руки. Он как раз успелосвободить одну из них, когда кулак, словно покинувшая свою орбиту луна,врезался ему в лицо. Прежде чем кулак закрыл его правый глаз, он успел заметитьвсе то же кольцо, тускло мерцающее в свете звезд. Из глаз у него посыпалисьискры, и сознание стало медленно растворяться, уплывая в неизвестномнаправлении. Испугавшись, он стал драться еще отчаяннее. Человек с кольцомвновь оказался напротив него, и Ник ударил его в живот. У Перстня захватилодух, и он согнулся пополам.

— Держите его, — сказал Перстень, с трудом поднимаясь наноги. — Держите его за волосы.

Кто-то запустил обе руки в жесткие черные волосы Ника.

— Почему он не орет? — спросил один из них с беспокойнойзаинтересованностью. — Почему он не орет, Рэй?

— Я же сказал не называть имен, — сказал Перстень. — Мнеплевать, почему он не орет. Сейчас я его отхерачу. Сосунок ударил меня. Он заэто поплатится.

Кулак понесся на него. Ник отдернул голову в сторону, икольцо оставило борозду у него на щеке.

— Я же говорю, держите его, — сказал Рэй. — С кем я имеюдело? С компанией шлюх?

Кулак опустился. Нос Ника превратился в лопнувший помидор.Кулак опустился снова. Два передних зуба искрошились, приняв на себя тараншкольного перстня.

— Рэй, кончай! Ты что, хочешь его убить?

— Держите его. Сосунок ударил меня. Сейчас я его отхерачу.

На шоссе показались огни приближающейся машины.

— О, Господи!

— Швыряй его, швыряй!

Это был голос Рэя, но самого Рэя перед ним не было. Ник былсмутно благодарен за это судьбе, но большая часть сохранившегося у негосознания была занята агонией у него во рту. Он ощущал на языке осколки своихзубов.

Чьи-то руки тянули его на середину дороги. Приближающиесяфары осветили его, как актера на сцене. Завизжали тормоза. Он тупо ждал удара.Во всяком случае, это положило бы конец боли во рту.

Он смотрел на шину, остановившуюся меньше чем в футе от еголица. Он видел застрявший в покрышке белый камешек.

«Кусок кварца», — подумал он отрывочно и потерял сознание.

Когда Ник пришел в себя, он обнаружил, что лежит на койке.Койка была жесткой, но за последние три года ему приходилось испробовать ипохуже. С огромным усилием ему удалось открыть глаза.

Над ним был серый потрескавшийся цементный потолок. Подпотолком шли зигзаги труб, обернутых теплоизоляционным материалом. Его полезрения пересекала цепь. Он слегка приподнял голову, которую тут же пронзилачудовищная молния боли, и увидел другую цепь, которой койка крепилась к стене.

Он повернул голову налево (еще один приступ боли, но на этотраз не такой убийственный) и увидел шероховатую бетонную стену. Она была густоисписана разными надписями. Там были изображения фаллосов, огромных грудей,грубо нарисованных влагалищ. Ник понял, где он находится. Он был в тюремнойкамере.

Он осторожно приподнялся на локтях, а потом присел. Переждавновый приступ боли, Ник дотащился до решетчатой двери и выглянул в коридор. Настене выросла чья-то тень, а затем массивный человек в шортах цвета хакипоявился в конце коридора. Подойдя к камере Ника, он остановился и молчасмотрел на него почти целую минуту. Потом он сказал:

— Когда я был мальчишкой, мы выследили в горах пуму изастрелили ее. На обратном пути в город мы протащили ее двадцать миль по грязи.То, что осталось от зверя, когда мы пришли домой, было самым печальнымзрелищем, которое я когда-либо видел в своей жизни. Ты занимаешь второе местопосле пумы, паренек.

Ник подумал про себя, что это похоже на хорошоподготовленный и заученный монолог, приберегаемый специально для заезжихпосетителей тюремных камер.

— Как тебя зовут?

Ник указал пальцем на свои распухшие и разодранные губы ипокачал головой.