А тем временем стал появляться призрак, который по облику и телосложению был точь-в-точь покойный сапожник. Происходило это не только по ночам, но и средь бела дня. Спящих он пугал ужасными видениями. Бодрствующих он всячески мучил, так что каждое утро кто-нибудь жаловался на ужасно проведенную ночь. Но чем больше расходился призрак, тем настойчивее родичи покойного стремились помешать распространению слухов. Они обратились к председателю суда с жалобой на несправедливость того, что непроверенные подозрения принимаются на веру, и стали умолять его не предавать позору почтенного человека, находившегося уже в могиле. Они добавили, что в противном случае вынуждены будут обратиться к самому императору. Однако пока дело затягивалось подобным образом, в городе поднялся неописуемый переполох. Потому что, как только садилось солнце, обязательно появлялся этот призрак, так что всем приходилось быть настороже. Особенно не везло тем, кто желал ночного сна после тяжких дневных трудов. Призрак стоял у их постелей, а иногда ложился рядом и придавливал. Он душил их так, что наутро находили на коже отпечатки его пальцев. Перепуганные люди покидали свои дома и искали более безопасные места. Некоторые, покинув постели, уходили в гостиные и там собирались группами, дабы среди большого количества людей сберечься от опасности. Но, несмотря на зажженные свечи, он являлся и там. Порой его видели все, порой – лишь избранные, и среди них он выбирал свою жертву.

Извлечение тела из могилы не помогло. Призрак, которого так упорно пытались изгнать, вызывал еще большие волнения. Труп погребли под виселицей, но и это не помогло. Призрак буянил так, что описать невозможно. Но теперь, когда он ужасно ярился и причинял столько беспокойства горожанам, среди которых были и его хорошие друзья, вдова наконец отправилась к судье и сказала, что вовсе не возражает, если с ее покойным мужем поступят по всей строгости.

Могилу снова раскопали, и всеми, кто знал покойного, было замечено, что с 24 апреля по 7 мая тело заметно пополнело. Палач извлек труп из могилы; затем ему отрубили голову, руки и ноги, вскрыли грудную клетку сзади, вынули сердце, которое оказалось свежим, будто у только что забитого теленка. Все это части тела вместе с останками положили на костер, сложенный из семи саженей хвороста и смолы и сожгли дотла. Дабы никто не забрал пепел и кости с намерением использовать их для колдовства, как порой случается, стража никого к костру не подпускала. Наутро, когда дрова прогорели, пепел положили в мешок и бросили в реку. После этого, с божьей помощью, призрака больше никто никогда не видел.

«Жил когда-то в Багдаде пожилой торговец, который скопил большое состояние и имел единственного сына, которого нежно любил. Сына своего он решил посватать к дочери другого торговца, девушке состоятельной, но отнюдь не миловидной. Абдул-Хассан – так звали сына – попросил небольшой отсрочки, дабы обдумать будущий союз.

Вместо этого, однако, он влюбился в другую девушку, дочь философа, и не давал своему отцу покоя, пока тот не согласился на свадьбу сына с его возлюбленной. Родитель сопротивлялся так долго, как мог, однако в конце концов понял, что сын его решительно намерен получить руку прекрасной Надиллы и с той же решимостью не желает брать в жены богатую, но дурную лицом девушку; торговец поступил так, как сделали бы в его случае другие отцы, – не стал препятствовать.

Вскоре была сыграна пышная свадьба, и несколько недель прошли на вершине блаженства, если бы не одно маленькое обстоятельство, возымевшее, однако, серьезные последствия.

Абдул-Хассан стал замечать, что жена его покидает брачное ложе, когда ей кажется, что он уснул, и возвращается за час до восхода. Преисполнившись любопытства, как-то ночью он притворился, что погружен в глубокий сон, и увидел, как жена его встает и покидает дом. Он последовал за ней на некотором расстоянии и увидел, что она сворачивает на кладбище. В обманчивом лунном свете он разглядел, как она вошла в большой склеп, и прокрался следом. Внутри его ждало жуткое зрелище. Группа гулей сидела над содержимым разрытых могил и пировала, поедая плоть давно погребенных тел. Его собственная жена, которая, к слову, никогда не касалась домашнего ужина, принимала самое непосредственное участие в кошмарном пиршестве.