просто не выдал света,

смотришь – есть генетта, она живёт.

И живёшь как генетта.

«Не подчинён приказам и не отвечает ни на один вопрос…»

Не подчинён приказам и не отвечает

            ни на один вопрос

инопланетный разум, без объявленья войны

       вселившийся в пылесос.

Заново перебрав, отправляем его по квартире

            в путь круговой —

ясно же, что мигрант, и скорее политический,

            чем трудовой.

Всякие апатриды, пьющие по ночам особенно черный

                     зеленый чай,

(тоже) вымрут от злой планиды, от злой обиды

            не внидут в рай.

Там, где Гагарин не был, где Слово частицами шевелит,

будут летать по небу и разговаривать как Лилит —

складывать предложенья из притяженья и всего,

            что уносит свет,

воплощаться в движенья, вселяться в то, чего еще нет.

То, что мурлычешь себе под нос,

   опираясь на гул и рокот уборки, прибор, прибой,

это не бунтующий пылесос, это звезда говорит —

            пока не с тобой.

Ритм оседает словом, слова вступают в реакцию

                   и вскипают рекой,

ты уже заколдован – иль расколдован,

       по результатам разницы никакой —

ведь из наземной зоны, из автохтона,

   тебе наощупь теперь искать сквозь пыльный петит,

точку, в которой что-то (в которой кто-то)

               сдвинется с места и полетит.

«Этот мир сотворен наповал…»

– Этот мир сотворен наповал —

как узнать, кто его рисовал,

составляя утесы,

собирая снежинки в пургу

ДНК заплетая в дугу,

чтоб создать утконоса?

– Почему этот мастер планет

не завел здесь приличный сюжет,

поскупился на пряжу,

плоскость камбалы плотью одел

и дыхания не пожалел —

оживить персонажа?

– Почему эти тысячи лет

мы несем на себе этот бред?

Ни войною, ни лаской

не добьешься у внешней среды —

у железа, огня и воды —

где тут строчка с подсказкой,

чтоб наполнился смыслом сигнал,

чтоб создатель вошел в сериал,

чтоб от Рейна до рая

хор гонял по орнаменту крыш

оперетту летучая мышь

над простором Китая.

Памяти Кузмина

Он встретил сфинкса летом, случайно, над или под Невой

и перспектива быть стремительно съеденным на плаву

оказала огромное влияние на него,

привила привычку к точности и летучему щегольству.

Потому что страсти наших властей оставляют

       слишком широкий след,

подвернуться гуртом под колесо – небольшая честь.

не то – египетская тварь, которой тысячи лет,

тут кто ни выживи после встречи —

            шанс на долгую память есть.

Ну а сфинкс и в прошлом людей не ел,

       и в тот раз не имел в виду,

он большую рыбу ловил в Неве,

       не смотрел, кто там и где,

но если спросить – что было в том году,

припомнит скользкую ткань воды и чью-то тень на воде,

а затем увидит, проваливаясь с головой,

            ряд верных примет,

указывающих тому, кто свой, кто живой дорогу на Уасет…

И домой полетит отсюда, домой, домой.

«Лучше ешь черешню и не говори с людьми…»

…it’ll produce the most moving music.

Лучше ешь черешню и не говори с людьми

и уж точно здешних музычкой не дразни —

здесь еще в тридцатых, а также в сороковых

обучились ребята работать на духовых.

Переспевшей местью по глотку налитый плод,

ты ведь тоже местный, ты знаешь все наперед,

где паром на Лете, где в пьесу закралась ложь,

кто хозяин флейте, которую ты убьешь.

«Когда спустились все, кто ползает…»

Ужа ужалила ужица…

Когда спустились все, кто ползает,

сюда, в подзвездную нору,

он взял свой яд – но не использует

из общей склонности к добру,

из неприязни к кашеварящим,

вменившим нам обмен веществ,

и черной жалости к товарищам,

включая всех, кого он ест,

и тех, оплавленных, ограбленных,

не помнящих сего числа,

кому без посторонней яблони

добра не отличить от зла…

Пока скользит через прогалину

ползучей волей ремесла,

еще погибель не ужалила,

а только жимолость цвела.

«Нам бы хватило железа, золота и бетона…»

Нам бы хватило железа, золота и бетона,

откуда ладьи, архаика? Причины просты.

В начале той самой войны Аид катился назад,

поэтому в среднем течении Ахерона

взорваны все мосты.

Мы тогда отбились, отстроились после визита.

разве что Флегетону так и не дан отбой.

Теперь пылает для красоты —

всем нравится черный огонь на полнеба, мы-то

не воюем между собой.

Заняты. Нам работы хватит до конца света:

молекулы, фотосинтез, движенья карандаша —

всё мы, и воздух, и сон,

когда совсем устаешь, вспоминаешь —

       тут за углом течет целая Лета.

Выпьешь глоток – и снова можно дышать.

Войну она не смывает, не может, сама боится

того, что ломилось на нас сквозь щели часов и дней…

С кем воевали тогда? От кого держим границу?

С живыми.

В этих краях нет никого страшней.

Фотограф

Какой бы ни был ты судьбы —

тунгус, якут, поляк иль русский,

не выходи искать грибы

в кустах Подкаменной Тунгуски,

Ведь моровой метеорит,

что камнем в воздухе витает,

ни по-людски не