Я, наверное, так и не стала взрослым человеком. Жду от Марии жалости, как ребенок, у которого только что погибли родители. Жалости в любой ситуации: и тогда, когда у самой неприятности. Она же мне всегда внушала, что я для нее на первом месте. Это неправда.

В общем, как-то дожила я до вечера. И поняла, что ночи не вынесу. Какого черта! Я хочу видеть мужа, это нормально, никто не запретит. Он может даже обрадоваться. Уже почти целый день отдыхает на природе. Я и свекру не помешаю, посижу, попьем чаю с тортом, который куплю. И если увижу, что я им сегодня не ко двору, поеду домой. Скажу, что завтра выйду на работу. Так я решила и обрадовалась, что нашла выход.

Я долго выбирала одежду. Чтобы и красиво, и не казалось, будто расфуфырилась для соблазнения собственного мужа. Надела синий брючный костюм, белую шифоновую блузку и черные лодочки. Немного подкрасилась, как Антону нравится. В нашем супермаркете купила трюфельный торт. Ехала на подъеме, предвкушая… Предвкушая все самое лучшее. Теплую встречу, радость, семейный покой.

Подъехала к дому Серебровых уже в темноте. Он светился всеми окнами между высоких сосен. Остановила машину у ограды и только тут подумала, что нужно было позвонить. У Антона это настоящий пунктик — никто и никуда не должен являться без звонка. Но какой смысл звонить сейчас, когда ясно, что они дома, не спят и меня назад уже не отправят. Калитка была приоткрыта. Не знаю, как их там обещали охранять по программе защиты свидетелей, но эту калитку особо не укрепишь. Обыкновенная, хлипкая, закрывается на простую защелку.

Я пошла по дорожке к крыльцу. Сад у Андрея Петровича большой, дикий, роскошный. По всей территории в произвольном порядке красивые старинные фонари. Они горят всю ночь.

Почему я остановилась, оглянулась и вдруг шагнула с дорожки в темень кустов и деревьев? Дело не в том, что я услышала звуки: в ночи шуршит и шепчется всякая живность. Я встречала в этом саду и ежиков, и енота, однажды даже лису. Но сейчас я пошла на звук и запах Антона. Не знаю, как точнее объяснить. Но я, как собака, чувствую его близость издалека. Я шла осторожно, тихо, чтобы не помешать, если он, к примеру, задумался, дремлет, слушает музыку в наушниках. Андрей Петрович не выносит громких звуков.

То, что я увидела, было освещено фонарем. Только потом я поняла, почему они были там. Это был глухой кусочек сада, который не виден ни из одного окна. Именно такие места и освещали фонари. Там, среди высокой травы и кустов стояли, обнявшись, Антон и Мария. Мои самые любимые люди. Мои единственные.

Меня парализовало. Я и не дышала, только пропитывалась ядом того, что видела и слышала. Антон обнимал Марию сразу везде, как будто потерял и нашел все самое главное. Он жадно рассматривал ее лицо. Вот еще почему у фонаря. Он быстро говорил:

— Какое счастье! За эти минуты я готов заплатить жизнью. Теперь я знаю, что это такое, как это бывает и что сравнимо со всей жизнью в цене.

— Не говори так! — испуганно ответила Мария. — Я еще не пережила тот кошмар. Приехала, чтобы убедиться, что он позади.

Так вот как мой муж любит. Как он желает, как он любуется, как теряет всю свою сдержанность, порядочность и благородство. Он сейчас уложит в траву эту женщину, которую осыпает поцелуями и ласкает, как обезумевший от страсти пацан. А она, такая действительно красивая, такая соблазнительная, трепещет и не может сопротивляться. И это женщина, которая пела мне, большой девочке, колыбельные и говорила, что она моя мать. Я бы досмотрела все. До конца. Я бы вынесла эту пытку, чтобы знать, кого и за что мне ненавидеть. Но тут Андрей Петрович крикнул в окно: «Антон, ты где?»

— Иду, папа, — ответил Антон.

И они с Марией просто слились в прощальном объятии. Даже не услышали, как я выбралась из кустов, прошла по дорожке и быстро уехала.

Навестила мужа. Что теперь делать с этим пожаром, который сжигает меня изнутри? Мне не с кем этим поделиться. Я ни с кем настолько не откровенна, чтобы рассказать такое. Это же страшная тайна. А если рассказать следователю или этому любопытному сыщику Кольцову? Пусть поищет любовника моей мамочки. Борис — не я. Он может убить. Нет, он должен убить! И я его сейчас понимаю.

Не помню, как я оказалась дома, как наткнулась на какую-то стену и завыла. Мой бесконечный вой прервал звонок, я ответила не глядя. Все равно кто. Если не услышу человеческий голос, то взорвусь. Это оказалась Оксана, невестка. Спросила:

— Как у вас дела? Какая нужна помощь?

— Оксана! — почти прокричала я. — Я одна. Антон у отца, я не знаю, как он. А меня просто накрыла депрессия, отходняк от всего, что было. Не знаю, что делать.

— Я поняла. И, кажется, знаю, что тебе нужно. У меня есть знакомая травница. Никакой химии, просто полезные травяные настои. Снимает депрессию, усталость, восстанавливает силы. Могу сейчас к тебе подъехать, привезти то, что у меня есть. Я на ночь всегда пью вместо чая. А потом я тебя познакомлю с ней. Чудесный человечек. Тетя Катя или матушка Катерина, как тебе больше понравится.

— Да, спасибо. Приезжай быстрее, — прошептала я. — У меня есть торт. Посиди со мной, пока отпустит.

Пусть Оксана, которую все считают врагом Антона. Пусть ведьма на метле. Лишь бы спасли меня от этого кошмара. Да, этот кошмар страшнее, чем смерть Антона. Намного. Это рана, в которую плеснули кислоту позора.

Автандила Горадзе арестовали тихо, быстро, когда он вышел вечером из своего любимого ресторана и подошел к машине. Он не удивился и не сопротивлялся. В кабинете Земцова спокойно выслушал, в чем его подозревают, и властно предложил свою программу:

— Вы показываете мне свои доказательства. Я отвечаю, насколько это серьезно. Объясняю, как на самом деле. Потом приезжает мой адвокат и решает с вами вопрос о залоге. Это если что-то действительно серьезно. Если — нет, у вас большие проблемы.

— Хорошее начало, — сказал Земцов. — Люблю, когда меня заранее предупреждают о проблемах. Не будем отвлекаться. Вы, Автандил Георгиевич Горадзе, подозреваетесь в покушении на убийство Антона Андреевича Сереброва. Мы обладаем достаточным набором улик, чтобы вопрос о залоге не рассматривался. Убийц у нас не отпускают под домашний арест. Впрочем, мера пресечения будет названа судом.

— Я отвечу, когда посмотрю и послушаю, — заявил Горадзе.

— Вот материалы по камерам наблюдения у супермаркета в день убийства. Вот информация о машине, которая появилась там, а затем была замечена в восточном районе примерно в то время, когда там выбросили раненого Сереброва. Затем машина оказалась в поселке Ивантеевка, где у вас есть старый, почти заброшенный дом. Машина сейчас не значится как ваша собственность. Три года назад вы заявили о ее угоне. Другой официальной информации нет. Но на самом деле вы своими средствами ее нашли и пользуетесь в особых случаях. Как этот, к примеру. Машина была осмотрена, ордер на обыск прокуратура нам дала. Машина тщательно вымыта, но капли крови все же удалось обнаружить. Это кровь Сереброва. Вы привезли его в тупик восточного района. Вы велели выходить. Он был под наркотиком, повернулся к вам спиной. Вы ударили его ножом. Затем выбросили из машины, считая, что он мертв. Орудие преступления мы ищем, но вам имеет смысл его выдать добровольно. Картина ясна и без него. Сотрудничество со следствием — только в ваших интересах.