Да, как она права. Слова были лишними. Нужны были не слова. И я притянул ее к себе, загорелся, вспыхнул, запылал, все вспомнил и все забыл. Какие-то секунды я был уверен, что возвращаю ее. Возвращаюсь в свой утраченный рай. Впадаю в бесконечный экстаз блаженства. Посмотрел в ее лицо, чтобы насладиться его прелестью. И был сражен, убит наповал выражением ужаса, неприятия, почти отвращения. Это было несчастье. И я отреагировал так, как делал в своем больном, проклятом детстве: бросился в бой. Не с ней, но как это объяснишь? Меня отрезвила кровь на ее лице. Мария лежала на земле. Не кричала, не плакала, не просила о пощаде. Я знал, что могу убить ее, и она это знала.

Мне удалось сделать над собой страшное усилие. Я остановился, поднял ее, усадил на заднее сиденье и повез домой. Приехали в полной темноте. Я внес Марию в квартиру на руках, снял ее черное платье, помог умыться и уложил в постель. На кухне нашел болеутоляющие таблетки, в холодильнике бутылку кагора, поставил это и стакан воды на ее тумбочку. Не стал предлагать ничего, понимая, что она не примет из моих рук. Она закрыла глаза, а я бежал. От ее взгляда, от своего позора, от той очевидности, которую читал в каждом ее вздохе. Да, мы все решили. Проблема лишь в том, что все во мне протестует против этого решения. Я не приму его, и спаси меня бог от греха и расплаты.

Кристина Сереброва позвонила мне в десять часов утра.

— Я не знаю, что мне делать, — сказала она. — Куда звонить, кого вызывать? Антон на работе. Я пришла к Марии. С ней что-то… Мне кажется, она умерла.

— Никуда не звоните, ничего не трогайте. Мы едем.

Я позвонил Земцову, Масленникову и помчался к дому Марии.

Слава с экспертом Масленниковым и группой меня опередили, они уже заходили в квартиру. Бригада «Скорой» поднималась по лестнице. Я мельком взглянул на бледную, растрепанную Кристину и бросился в спальню Марии. Над ней склонился Александр Васильевич.

— Сережа, раздвинь шторы, — попросил он. — Открой окно. И лучше выйди пока.

Я вышел в гостиную, там Кристина рассказывала Славе, что произошло. Она утром позвонила Марии, но та не брала трубку. Кристина звонила периодически в течение часа, а потом пошла к Марии со своим ключом. Мария не шевельнулась, когда Кристина ее позвала. Кристине показалось, что она не дышит, она побоялась до нее дотронуться и позвонила мне. А пока мы ехали, тряслась от страха в прихожей.

— Я не могу видеть мертвых, — сказала она Славе. — После того, как родители погибли.

Она заплакала. А в открытую дверь уже влетел Антон. Это я ему позвонил из машины. Если несчастье с Марией имеет отношение к нему, может, было какое-то предупреждение или угроза.

— К Марии пока нельзя, там эксперт и врачи, — сказал ему Земцов. — И держите себя в руках, еще ничего не известно. Возможно, обморок. Когда вы видели Марию в последний раз?

— Я видел ее прошлой ночью, — громко и вызывающе произнес Антон. — Я был с ней почти всю ночь. Мария была совершенно здорова. У нее в принципе хорошее здоровье, а ночью она была счастлива. Мы были счастливы.

Он не оглянулся на сдавленный стон-визг Кристины. Я подошел к его несчастной жене, взял ее за локоть и отвел в кухню.

— Давай найдем тут какие-нибудь сердечные капли. Хочешь, я чаю тебе налью? Как бы сейчас ни повернулось дело, понадобится много сил. Предлагаю вообще пойти подышать свежим воздухом. Когда будет ясность, я тебе позвоню.

— Да, — обрадовалась она моему предложению. — Я здесь не могу, не вынесу больше ничего.

Она ушла, а я вернулся к порогу спальни. Встал между дверью и напряженным, почти обезумевшим Антоном. Дверь открылась. Всегда удивляюсь, какое замечательное лицо у Александра Васильевича Масленникова. Оно практически непроницаемо, всегда выражение суровости и скорби, как будто это застыло в глазах и на губах от нескончаемой череды смертей. И только теплый лучик, прячущийся в морщинках у глаз, говорит о надежде. Я — эксперт по толкованию взгляда Масленникова. Я уже знал, что он скажет.

— Мария жива. Состояние тяжелое, дыхание настолько угнетенное, что Кристина не могла его обнаружить. Это отравление. Сильные препараты. Точнее скажу после анализа крови. И, конечно, забираю в лабораторию бутылку вина, воду из стакана, упаковку анальгина, — все, что стояло на тумбочке. Врачи «Скорой» сделали что могли, первая помощь, а теперь они отвезут ее ко мне в клинику. Там во всем разберемся. Нужна, наверное, охрана. Да, на лице следы от ударов. Есть синяки на руках, плечах. Но это не могло быть причиной ее состояния. Прошу родственников пока к ней не заходить.

Антон оттолкнул меня, рванулся к Александру Васильевичу, схватил двумя руками его руку, сжал, а потом вдруг, как ребенок, ткнулся лбом в его плечо.

— Все будет хорошо, — неожиданно тепло произнес Масленников. — Оставлю свой телефон, звоните в любое время. А сейчас вам лучше вернуться к своим делам.

Когда Антон вышел, Александр Васильевич поймал мой взгляд и улыбнулся:

— Папенькин сынок. Требует особого обращения. Легко ему сегодня не будет. Слышал из спальни его заявление про счастливую ночь.

— Александр Васильевич, Мария сейчас может хоть что-то сказать? — нетерпеливо спросил Земцов. — Это необходимо. Нам нужно поймать преступника. Это человек, который был у нее последним. До Кристины.

— Давайте попробуем.

Мы вошли к Марии — черные глаза на совершенно белом лице. Земцов задал ей вопрос.

— Кто у вас был вечером или ночью?

— Мой друг, — прошептала Мария. — Борис Тихомиров. Мы ужинали в ресторане, поссорились, он привез меня. Поставил воду, бутылку вина, положил таблетки и сразу ушел.

— Он что-то вам давал из своих рук?

— Нет.

— Что было потом?

— Я уснула. Кажется, пила воду. Глотнула вино.

— Дальше.

— Не смогу. Дальше были сны. Кошмары. Какие-то тени, звуки, мне снилось, что меня заставляют пить вино, а я захлебываюсь и задыхаюсь. Проснулась — я одна. Потом провал.

Марию вынесли на носилках.

— Едем к Тихомирову? — спросил я у Земцова. — Я знаю, где он живет. Он у меня в списке подозреваемых. Хорошо бы сразу с ордером на обыск на предмет сильных препаратов или наркотиков.

— Это откуда же сразу? — буркнул Земцов. — Перевернем все и так. Оперативная необходимость. Если бы Кристина не зашла утром, Мария была бы уже мертва. Это покушение на убийство.

Тихомиров открыл нам сразу, как будто ждал. Земцов сказал ему, что произошло.

— Отравление? — переспросил он недоуменно. — Сильными препаратами? Да, я был у нее поздно вечером. Да, я ее ударил после ресторана. Поставил это чертово вино и воду, положил анальгин. И ушел.

— А утром она была при смерти. Не получается, да? — уточнил Земцов.