– Если ты думаешь, что сможешь работать вполсилы и я тебя все равно вытащу…

– Я не думаю. Честно, не думаю.

Круз прикусил язык. Он хотел бы рассказать ей, что случилось в подвале и как они чуть не погибли, но понимал, что не может этого сделать. Во-первых, она запаникует. А когда закончит паниковать, то прямым ходом отправит его домой.

– Я исправлюсь, тетя Марисоль. Обещаю.

Она замедлила шаг, и плечи ее опустились на нормальную высоту.

– Я знаю, тебе кажется, что я говорю с тобой резко, но ты должен понять, что люди смотрят. Они подозревают, что ты начнешь получать от меня поблажки. Ты должен работать лучше всех и при этом быть примером поведения, чтобы не возникало никаких вопросов, почему ты здесь. Это может показаться несправедливым, но…

– Я знаю. Я знаю, что все смотрят, – сказал он и тут же представил себе Дугана. – Нет нужды напоминать мне. Я чувствую это каждый день.

– Я не ожидаю, что ты станешь отличником. – Черты ее лица стали мягче. – Если это станет каким-то утешением, то ведь и я вовсе не была лучшей ученицей в классе, когда училась в Академии.

– Правда? А думал, что мама и ты…

– Твоя мама была особенной. Я всегда пыталась угнаться за ней. Мне приходилось заниматься в два раза больше, чем Петре, но она, наверное, не захотела бы, чтобы я тебе об этом рассказывала. Ты и так чувствуешь на себе давление и повышенное внимание.

Он вдруг подумал и решил спросить.

– А она правда выиграла приз Северной Звезды?

– Да.

– Папа мне никогда не рассказывал.

– Наверное, он считал, что тогда ты еще сильнее захочешь пойти по ее стопам.

– А этого он совершенно не поддерживает.

– Но не потому, что он не гордился ею, – быстро поправила она, – а ради твоей же безопасности. После того несчастного случая все изменилось. И он изменился.

Круз посмотрел на тетю Марисоль. Она остановилась, чтобы потрогать кружевные золотые листья японского клена. Ее злость, кажется, прошла. Если и был удобный момент спросить про мамину работу в «Синтезе», то он настал. Круз запнулся, собираясь с духом.

– Ты… это… всегда говорила, что я могу спросить тебя о чем угодно про нее.

– Да, можешь.

– Она… то есть… ты знаешь, над чем она работала, когда… когда произошел тот несчастный случай?

Тетя отвернулась от дерева, и между ее бровями пролегла вертикальная линия.

– Нет. Ее проекты были засекречены. Мы никогда не говорили о них. Даже твой отец не знал. После несчастного случая я пыталась выяснить детали, но из этого ничего не вышло. Боюсь, что все, что «совершенно секретно», остается таким навсегда.

– Да, конечно. Я понимаю.

– Почему ты спрашиваешь? Тебе кто-то что-то сказал?

– Нет, – соврал он. – Я думал… находясь здесь… ну, ты знаешь… так близко к тому месту, где все это случилось. Я просто… хотел узнать.

– К сожалению, я не смогу в этом помочь. – Она приобняла его одной рукой. – Но вот что я могу сказать тебе, Круз. Твоя мама страшно любила свою работу. Она была именно там, где хотела быть, и делала именно то, что хотела делать. Всем бы так везло в жизни.

Он знал, что она говорила все это, чтобы поднять ему настроение, но из этого ничего не получалось. Какая разница, любила мама свою работу или нет? Круз предпочел бы, чтобы она занималась чем-нибудь скучным, если бы только благодаря этому она оказалась жива сегодня. Может быть, это был эгоизм, но так он чувствовал.

– У тебя лицо красное, – заметила она. – Ты не заболел?

– Я в порядке, – ответил он.

Это было правдой. Круз болел редко. Ну, может быть, небольшой насморк или легкая головная боль, но редко что-то более серьезное.

Она приложила ладонь к его лбу.

– Похоже, ты горячий. Может быть, стоит…

– Я в порядке, тетя Марисоль, спасибо, – сказал он совершенно искренне.

Было что-то успокаивающее в том, что твоя мама – или, как сейчас, твоя тетя – проверяет, нет ли у тебя температуры. Это порождало в его душе мир – то чувство, которого он не ощущал уже давно. Засунув руки в карманы, Круз попятился.

– До завтра. Пойду немного придавлю.

– Что?

– Вздремну.

– Ты ужинал?

– Нет еще.

– Уже почти шесть. Поешь. Я имею в виду, что-нибудь существенное. Не какой-то там пирог.

– Я люблю пироги.

Покачав головой, она прикрыла глаза рукой. Этот жест заставил его улыбнуться. Его отец делал то же самое, когда Круз выводил его из себя. Тетя Марисоль повернула в сторону административного здания. Ее свободное платье развевалось, и казалось, что цветы гибискуса плывут по воде.

Круз побрел по гранитной дорожке назад к Академии, подняв голову и закрыв глаза, подставив лицо теплому солнцу. Он почти слышал тихий плеск волн у острова и ощущал, как горячий песок забивается между пальцами на ногах. Был вечер пятницы. Обычно по пятницам они с папой заказывали пиццу с пепперони и сосисками с двойным сыром. На десерт у них было мороженое с макадамией. Сейчас, конечно, на Ханалеи время обеда. Круз подумал, закажет ли отец пиццу сегодня вечером. И мороженое. Без него.

Под веками скопились слезы. Глупо, правда. С приезда сюда в прошлые выходные он говорил или переписывался с отцом почти каждый день. К тому же исследователям не положено скучать по дому. Им положено быть сильными. Смелыми. Бесстрашными. Почему он всегда чувствовал все наоборот? Откинув голову, Круз заморгал так быстро, как только способны моргать люди. Он решил, что не позволит пролиться ни одной слезинке. И не позволил. Ну, разве что одной совсем маленькой.

9

На встрече с профессором Габриэлем перед первым уроком в понедельник утром Круз был готов сделать что угодно, чтобы убедить инструктора дать команде «Кусто» еще одну возможность отправиться в путешествие в Пещере, даже если для этого потребуется взять всю вину на себя.

– Это я виноват, что мы пропустили тренировку, – объяснил он учителю. – Можете снизить мою оценку или дать дополнительное задание, если хотите, но, пожалуйста, не наказывайте команду…

Доктор Габриэль наклонил лысую голову, чтобы увидеть его сквозь верхний сектор черных бифокальных очков.

– Я назначу другое время для тренировки, Круз.

Оказывается, легко!