таких экземпляров нет). Одновременно упомянем и довольно любопытный факт, указанный в упоминавшейся выше «Хронике жизни и творчества А. М. Ремизова»: якобы в день выхода книги – 10 марта 1908 года – «Ремизов надписывает 15 именных экземпляров». Достаточно странно, что мы ни разу в жизни не видели ни единого, который бы имел дарительную надпись автора текста, а ведь если исходить из утверждения о 15 подписанных экземплярах, Ремизов украсил своими дарительными надписями больше половины тиража…

Но однажды мы встретили экземпляр, который действительно не имел имени издателя, однако же по другой причине. Он ничем не отличался от виденных нами эталонных экземпляров – тот же картонаж, тот же футляр с наклейкой… Почесав в затылке, мы поняли, что этот экземпляр не просто «один из», а ранее неведомый. Потому что, во-первых, текст колофона был изменен (набран заново), и в результате напечатано там было следующее:

Повесть сию написал на святках 1906 года

А. Ремизов, рисунки делал К. Сомов и отпе-

чатана она в количестве двадцати пяти имен-

ных экземпляров

То был экземпляр, подписанный К. А. Сомовым и им подаренный одному из своих ближайших друзей, причем имя получателя не было набрано шрифтом на обороте титульного листа. После слова «Экземпляр» при печатании было оставлено пустое место, а имя получателя – уже вписано рукой К. А. Сомова. Также имеется еще одно новшество – справа внизу набраны инициалы «К. А. С.».

Как объяснить его существование? Существование двух вариантов выходных данных трактовалось не как два тиража, а как замена колофона («В некоторых экземплярах (например, В. А. Верещагина) последняя страница заменялась на другую с удалением фамилии Тройницкого» ( «Эрос и порнография…», с. 683).

Можно без всяких сомнений сказать, что это экземпляр, вероятно, не единственный, отпечатанный С. Н. Тройницким для К. А. Сомова, вынужденного одаривать своих ближайших друзей и столкнувшегося с отсутствием экземпляров. Причем этот вариант издания отпечатан был явно позднее, нежели именные экземпляры основного тиража, потому что налицо следствие конфликта отцов и детей, то есть выволочки Тройницкого-сенатора своему сыну-издателю, которая датируется составителями «Хроники» примерно 28 марта 1908 года.

Экслибрис Константина Сомова работы Александра Бенуа (1901)

Практика допечатки книг с готового набора вполне допустима, хотя в русской традиции она более отмечена бессовестными типографщиками, которые тайком печатали не один-два лишних экземпляра, а одну-две тысячи оных (многие писатели, в том числе Гоголь и Баратынский, безуспешно боролись с такой практикой наглого контрафакта). Но в данном случае К. Сомов, на правах устроителя всего предприятия, попросил С. Н. Тройницкого, владельца типографии «Сириус», тиснуть для него еще несколько экземпляров. Недаром на них выставлены инициалы «К. А. С.», что довольно забавно в сочетании со следующей 3‐й полосой этого издания, на которой крупно набрано посвящение «Константину Андреевичу Сомову».

Мы не знаем, сколько было напечатано таких экземпляров. Думается, пять или десять. Но поскольку экземпляры и основного тиража, и допечатки – именные (хотя бы и в допечатке Сомов вписывал имена сам, а в основном тираже имена набраны и тиснуты на ручном прессе), а не нумерованные, то трудно было уличить Сомова в чем-либо. Исключительная же редкость таких допечатанных экземпляров говорит о том, что Тройницкий сделал дружеский жест единожды, возможно, перед тем как набор в типографии был рассыпан. И уж трудно сказать, каким экземпляром коллекционеру привлекательнее обладать…

И наконец, Л. В. Бессмертных, видный библиограф русской эротической литературы, в 1999 году указал, что существовал еще экземпляр (он его считал корректурным), в котором на последней полосе указано: «напечатал… С. Струйский».

Сколько вариантов этой книги мы насчитали, а как она остается книжной редкостью первого порядка, так и будет оставаться всегда.

Экслибрисы

Мы уже касались этого явления выше (см. главку «Владельческие знаки»), но в силу нашей большой к нему привязанности скажем еще несколько слов. Смеем надеяться, что читатель знает не только этимологию этого слова, но и представляет себе это явление. Литература вопроса огромна, а справочная литература по дореволюционному книжному знаку в начале нашего века пополнилась фундаментальным справочником С. И. Богомолова (2017–2010) «Российский книжный знак 1700–1918» (2004, 2‐е изд. 2010), который и подвел черту каталогизации дореволюционного книжного знака. Десятилетия, потраченные на его создание, оправдали себя с лихвой: вероятно, никогда ничего лучшего уже не будет выпущено, в том числе и потому, что сделать это невозможно. И конечно, важно отметить, что автором его был не историк, авиаинженер по своей специальности, коллекционер по призванию. Первое издание было напечатано числом 160 экземпляров, и я рад, что покойный Сергей Иванович подписал мне один из них; второе издание вышло уже после его смерти довольно большим тиражом и должно быть у каждого, кто интересуется старой книгой.

Что касается суперэкслибрисов, то есть гербов, вытисненных золотом на книжных переплетах, скромно готов порекомендовать сводный каталог «Русский геральдический суперэкслибрис», но не в первом издании (2000), а в дополненном и исправленном – «Геральдика и редкая книга» (Т. 1–2, 2014). Сразу сообщаю, что с радостью принимаю любые комментарии и дополнения, которые неминуемо будут возникать в этой необъятной теме.

Массовый экслибрис, который в ХX веке стал самостоятельным направлением в графическом искусстве, лежит вне наших интересов. Во-первых, потому что делались такие знаки уже не ради означения собственности на книгах, а зачастую просто так, и большинство экслибрисов изначально не предназначены для наклеивания на книги, если только на планшеты в коллекциях. И в этом чуждость самого явления экслибриса ХX века для книжного коллекционирования.

Экслибрис Л. И. Жевержеева (внизу слева)

Владельческий росчерк М. С. Лесмана

Увлечение экслибрисами совершенно не означает, что поименованное лицо – это именно собиратель книг. Скажем, когда мой дедушка, художник Сергей Терентьевич Тихонов (1926–1997), делал в технике линогравюры время от времени экслибрисы, то, конечно, никакой личной библиотеки, а уж тем более книжной коллекции у меня не было – ведь мне было лет тринадцать; а лет в четырнадцать, проникнувшись идеей экслибриса, я сам под присмотром дедушки вырезал для себя на линолеуме такой знак, затем даже наклеил несколько оттисков на свои книги и довольно быстро забыл про эту забаву (да и вспоминаю только потому, что встречаю время от времени на своих книгах из справочного раздела этот экслибрис).

Значительная часть серьезных коллекционеров вовсе не наклеивает никаких экслибрисов на экспонаты своего собрания, потому что