вам с Питером, ни к Джексону…

— Милана, родная… — Она размягчается состраданием. — Мне придется раскаяться в своем заблуждении о тебе… Глупая несдержанность! Знаю, теперь знаю, что тебе очень сложно… — Она изумлена. Ее слезы капают вниз. — Куда завела тебя твоя сострадательная душа со стогом обмана… Прости меня, подруга, но… как ты живешь с таким огромным комом?

Наверное, с болью свыкаешься. Я приподнимаю плечи и долго выдыхаю.

— Я обещаю, что вместе мы разберёмся во всем… Запомни: для меня ты близкий человек… А для Питера ты… — не может подобрать выражения, — для Питера ты… Без тебя этот день будет не таким… Если я скажу ему, что выбыл важнейший гость, то, клянусь, он всё отменит… — Мысль касается моей души. — То, с какой любовью он всегда говорит о тебе, когда тебя нет с нами, вводит меня в недоумение… Он искренне любит… За все, что происходит в его жизни и будет происходить, любимый мой готов благодарить тебя…

И мы, поглядывая друг на друга, плачем.

«Я счастлив, что у меня такая сестрёнка. Спасибо тебе за жизнь».

«В этом месте менее двадцати минут назад я сделал предложение своей любимой стать больше, чем девушкой, а тебе хочу предложить быть частицами одного целого, согласна?»

«Ведь ты — мой ангел-хранитель,

Мой луч солнца, пронзающий сердце моё,

И к чему бы не привели наши дороги жизни, события…

Моя любовь не угаснет, поверь, сестренка, пока я — живой».

«Благодарю мир за этого ангела, моего ангела-спасителя», — говорила я брату.

Частицы целого должны быть рядом. Как бы там ни было, какие бы не стояли преграды! Мне ничего не остается, как последовать словам подруги.

И пусть я тащу за собой сгусток боли, но я обязана присутствовать в счастливое для брата и подруги-сестры мгновение.

— Я буду, — едва слышно произношу я. И если днем я была расслаблена, будучи уверенной в том, что меня не будет завтра на банкете, то с этой секунды мороз внедряется в мое тело.

Ритчелл заключает меня в объятия и не перестает выражать чувствительную благодарность, указывая, как значимо для них мое присутствие. Зацепив свою чашку, перевернув её, та растекается по паласу, накрывая волной мои серые брюки. Синхронно бросив взгляд на лужу, на которой я сижу, обе начинаем смеяться до упаду. Корчась от смеха, Ритчелл сильнее смешит меня. При звуке ее хохота мое настроение сразу же улучшается.

— Ты подумала то же, что и я? — шутовским забавным голосом выходит от подруги.

— Да! Если при нашей встрече ничего не упадет или не разольется, то день не задался. — Я хихикаю ей в лицо, про себя думая, что уже и успела позабыть, каково это смеяться, отдаться на миг баловству.

— Но я и не только про этом подумала. — Она держится за бока от смеха.

— А о чем?

Ритчелл просит встать меня, чтобы я поняла, что она имеет в виду. Я делаю, как она просит и ощущаю, что задняя часть штанов мокрая, как будто я… И до меня доходит ее мысль.

— Эй! Ритчелл! — гогочу я. — Это сделала ты! И вообще это твой чай был, ты его не выпила, значит, ты виновата.

В порыве смеха отвечает:

— Женская логика, да?

Я смеюсь.

Постепенно смех прекращается.

— Я уже так испугалась за тебя… Думала, что больше не увижу, как ты смеешься. И не услышу.

— Я тоже, — уже с привыкшей мне печалью соглашаюсь я.

Ритчелл принимается уговаривать меня не переживать, что они сделают так, что друзья посчитают Даниэля другом Питера и его можно посадить за столик с ее двоюродными сестрами, которые очень общительны и веселы, и Даниэль с ними найдет общий язык.

— Не нужно. Ни в коем случае. Я буду с ним и, если у меня спросят, кем приходится мне этот человек, я так и отвечу — мой мужчина. И если мое поведение не укладывается в их понимание, то… я не должна воспринимать это на свой счет. Не должна я каждому угождать. Ритчелл, спасибо, но с меня достаточно вранья. Даниэль и так считает, что я сестра Джексона. И Мейсону я тоже хочу открыть правду. Мы стали хорошо с ним общаться, и я не хочу терять друга. Каждый раз, когда мы говорим с ним, меня тяготит чувство вины… Я скажу ему прямо завтра обо всем!

— Завтра? Не подходящий момент. Не думаю…

— А когда, Ритчелл? Когда подходящий… Когда наступят эти подходящие дни… — ною я.

— Все закрутилось в какую-то нелепую дурацкую историю! — Она пребывает в раздумье. — Как будем созваниваться ближе к ночи с Питером, я обсужу с ним то, о чем мы с тобой поговорили, и… давай так. Он попробует и с Даниэлем, и с Мейсоном подвести тему о тебе. И не беспокойся насчет того, что мы обозначили вас с Джексоном как близких друзей молодоженов. Если не захочешь одевать повязку из веточек лаванды на руку, которую мы подготовили и для Джексона, я ни в коем случае не обижусь.

— Нет, ты что! Ритчелл, нет! Моя проблема и мне ее решать. Я сама буду распоряжаться своей жизнью! А повязка… — Она протягивает мне чудесный браслет. Я принимаю его и даю слово, что повяжу его завтра вокруг запястья.

— Тебе же не далекие люди помогают. Ты должна завтра чувствовать себя комфортно! Пусть хотя бы поговорит между делом с ними двумя. Ну и с Джексоном, конечно. Мы сломаем внешние преграды и соединим вас!

— Спасибо… и… меня обуревает страх даже не по этому поводу. Там же будет мама, папа…

Ритчелл делает задумчивое лицо.

— Джексон брал на себя обязанность, что разрешит эту проблему. Я, конечно, доверилась ему, но сомневалась до поры, пока ты не сказала, что он живет с твоим отцом… Как я могла не увидеть его, когда заезжала к ним?! Будем считать это хорошим знаком. Он у нас умный, бизнесмен как-никак, придумает что-нибудь… Тебе я не буду давать советов на этот счет. Только в твоих руках ваши взаимоотношения с отцом, но скажу, что раз он желает сказать тебе что-то, то выслушать нужно… — Увидев, что я потускнела, она тут же раздает весело: — Подруга с «карешкой», показывай купленный наряд! А мой — увидишь завтра! — смеется она.

— Его нет, — так и отвечаю я.

— Милана Фьючерс! — хохочет, удивляясь, она. — Поражаешь! Отошла от модельной жизни!

— Не совсем. Взяла отгулы, — поясняю я и вкратце рассказываю, как это было.

— Сколько с тобой произошло за какие-то три недели! У меня нет слов. И я ни о чем