собрать простейший передатчик, то смогу связаться с Орионом!» – возбуждённо рассуждал окрылённый Астра. Не теряя ни минуты, он взялся за дело прямо здесь, на чердаке.

Чердак, по мнению Астры, был идеален, и не только из-за найденного на нём мусора, но большей частью из-за выхода на крышу – поднимаешь окно, и перед тобой открывается небо. «Будь у меня сейчас телескоп… – замечтался Астра, улыбаясь. – Без сомнения, отряд нанёс визит в мою квартирку, – печально вздохнул он. – Выходит, нет у меня больше телескопа. Надеюсь, хотя бы оранжерею они не тронули. Но с моей маленькой библиотекой точно придётся попрощаться… Как давно я не наблюдал за звёздами…»

Как только влезаешь на чердак, тебе в лицо бьёт мягкий, геометрически правдивый, точёный свет, падающий из треугольной люкарны, достаточно широкой, чтобы, открыв её, можно было выбраться на скос покрытой лишайником черепичной крыши. Чердак пах влажностью, мышами и древесной ветхостью; стены обросли чубарым грибком.

Высунув язык и сделав совершенно нелепое выражение лица, Астра, согнувшись над радиоприёмником, вертел отвёрткой, снимая с него заднюю крышку. Работать одной рукой оказалось непривычно и жутко неудобно.

Но и здесь Астру ждала неудача. Передатчик работал, и юный кинокефал почти полдня провёл на чердаке, передавая сообщение: «Всем, кто меня слышит: я – кинокефал Астра, первый, кто почти добрался до прииска малахитовой травы. Я нахожусь в жёлтом доме. Прошу о помощи!»

Астра не обращался напрямую к картографу Ориону, потому что не знал, желает ли он, чтобы его имя упоминалось в эфире. Скорее всего, мощность сигнала была невелика, и вряд ли он доходил до города, а если и доходил, то глушился на границе отрядом. Считалось, что передавать в Зелёный коридор или получать из него сигналы – небезопасно. Но если рядом был тот, кому Астра адресовал своё послание, Астру бы услышали. Но рядом не было никого. При каждом раздающемся из динамика треске юный кинокефал подпрыгивал на месте, с замиранием сердца и дрожащими ушами прислушиваясь к эфиру. Но ничего, кроме глумливого потрескивания, он не словил. Тем не менее Астра не отступал, продолжая вслушиваться в шум, который, мерещилось, оседал у него в голове и звучал даже после того, как выключился передатчик.

На следующее утро рука уже не пролезала в рукав пальто – пришлось отрезать рукав по плечо, и он валялся у пня как сброшенная змеиная кожа, пока вечером Астра не подобрал его и не сжёг в печи.

Снегирёк тихо сидел на ветке, крутил головкой, с интересом наблюдая, как его хозяин машет топором. Астра взял чудесную птицу с собой, потому что верил: случись что, она поможет, защитит таким же чудесным способом. Ну а ещё он взял её для компании. Как известно, вдвоём веселее. Здоровой рукой, часто промахиваясь, Астра рубил топором рукав – сруб получился небрежным, с лучистыми изломами; повсюду разлетался белый пух, он же лоскутами мяса торчал из вспоротой подкладки. Боясь задеть больную руку, кинокефал увёл её за спину и, закончив рубить, весь взмок от долгого напряжения мускулов в неудобной позе. Поражённая рука окаменела настолько, что уже не чувствовала холода.

В это утро Астра отправился на поиски озера или речушки; он плёлся по снегам, склонившись набок: балласт малахитовых камней тянул его руку к замёрзшей земле. Теперь она больше походила на изумрудную палицу, чем на руку кинокефала. Камни росли и в длину, и в ширину, кожа лысела, и в малахитовых кристаллах запечатывались, словно комариные хоботки в янтарь, случайные шерстинки.

«Должен признать, малахитовая болезнь так же страшна, как и очаровательна», – утешал себя Астра, но его слова мало были похожи на утешение, скорее на насмешку над самим собой. Зуд почти пропал, будто бы и не сводил он когда-то Астру с ума, но ещё чесалось на границе роста кристаллов, ближе к плечу. Пальцы не двигались, так и застыв полусогнутыми, как у сладко спящего младенца. Казалось, руку заключили в очень тугой гипс, но недостаточно тугой, чтобы омертвела ткань и развилась гангрена. Нет, малахитовая болезнь, впрочем как и многие другие болезни, не желала, чтобы её ходячая кормушка скоропостижно отдала концы. Напротив, она подолгу мучила своего хозяина, упиваясь своей неистребимостью, пока тот с головы до ног не покроется малахитовыми кристаллами.

Нестерпимо болела спина: единственным желанием было поскорее вернуться в постель. Астра брёл шаркающей походкой, охая, кряхтя и покашливая. Малахитовая рука пылала зелёным факелом, вокруг Астры вели хоровод полупрозрачные геометрические фигуры; они вальсировали, растягиваясь и сжимаясь, следуя за ним по пятам. Астра представил себя планетой, обряженной в кольчатую юбочку, и от нелепости своего воображения слепил на губах короткую улыбку. Но слабость и ломящая боль не давали ему полностью отдаться мечтам.

Верхушки сосен скоблили подвешенный над головой солнечный шар, он бил в глаза: Астра шёл почти вслепую, загребая ногами снег, хватаясь за ветви и обнимая стволы деревьев, между которыми он и протаптывал дорожку. Юный кинокефал ступал степенно, словно преследуя кого-то, прощупывая подошвой, нет ли под ней льда, лишь изредка врезаясь мысками в обледенелые корни, заметённые полуночной метелью. Переводил дух, устраивая небольшие привалы. Когда меж склонившимися соснами матово зачернел пруд, у Астры отчего-то замерло сердце.

Он без особого труда отыскал пруд, если не сказать иначе – ноги сами принесли его сюда.

Причудливо склонившиеся, словно застывшие в падении, сосны с перекрученными, как бараньи рога, стволами полукругом огибали пруд. Криволесье стояло на страже этого гиблого места с замурованной в нём тишине. Ровно в середине замёрзшего пруда ветер смахнул лежащий покровом снег, оголив похожее на кратер пятно. К нему Астра и направился, стуча пяткой по льду, пробуя его толщину.

Астра упал на колени и, заводя топор за спину так, что обух скакал по выпирающим кочковатым позвонкам сгорбленной спины, тупой болью предрекая синяки, наотмашь рубил по льду. Из-под лезвия сыпала льдистая крошка. И когда он уже совсем изнемог, лёд с гулом треснул, откупорившись, из лунки выскочил треугольный кусок, и хлынула через край вода.

Отбросив крошащуюся глыбу в сторону, Астра, напрягая зрение, пригляделся в черноту пруда. В черноте повисли зелёные, крупные, как два фонаря, глаза. «Неужели рыба?» – обрадовался Астра, потирая дрожащие от предвкушения ладони. Сунув топор в карман пальто, он занёс над водой руку, будто собираясь пришибить муху, сделал резкий выпад – взбрызнула со стегающим звуком вода, пальцы впились во что-то скользкое и большое в обхвате. Астру ударило в грудь – он отлетел назад и ещё несколько метров прокатился на хвосте с закинутыми назад руками. Потом подскочил, тряхнул