– Ах, это только ты, – сказал сухо Иван Федорович. – Ну,прощай. Ты к ней?

– Да.

– Не советую, она «в волнении», и ты еще пуще ее расстроишь.

– Нет, нет! – прокричал вдруг голос сверху из отворившейсямигом двери. – Алексей Федорович, вы от него?

– Да, я был у него.

– Мне что-нибудь прислал сказать? Войдите, Алеша, и вы, ИванФедорович, непременно, непременно воротитесь. Слы-ши-те!

В голосе Кати зазвучала такая повелительная нотка, что ИванФедорович, помедлив одно мгновение, решился, однако же, подняться опять вместес Алешей.

– Подслушивала! – раздражительно прошептал он про себя, ноАлеша расслышал.

– Позвольте мне остаться в пальто, – проговорил ИванФедорович, вступая в залу. – Я и не сяду. Я более одной минуты не останусь.

– Садитесь, Алексей Федорович, – проговорила КатеринаИвановна, сама оставаясь стоя. Она изменилась мало за это время, но темныеглаза ее сверкали зловещим огнем. Алеша помнил потом, что она показалась емучрезвычайно хороша собой в ту минуту.

– Что ж он велел передать?

– Только одно, – сказал Алеша, прямо смотря ей в лицо, –чтобы вы щадили себя и не показывали ничего на суде о том… – он несколькозамялся, – что было между вами… во время самого первого вашего знакомства… втом городе…

– А, это про земной поклон за те деньги! – подхватила она,горько рассмеявшись. – Что ж, он за себя или за меня боится – а? Он сказал,чтоб я щадила – кого же? Его иль себя? Говорите, Алексей Федорович.

Алеша всматривался пристально, стараясь понять ее.

– И себя, и его, – проговорил он тихо.

– То-то, – как-то злобно отчеканила она и вдруг покраснела.– Вы не знаете еще меня, Алексей Федорович, – грозно сказала она, – да и я ещене знаю себя. Может быть, вы захотите меня растоптать ногами после завтрашнегодопроса.

– Вы покажете честно, – сказал Алеша, – только этого и надо.

– Женщина часто бесчестна, – проскрежетала она. – Я еще частому думала, что мне страшно дотронуться до этого изверга… как до гада… и вотнет, он все еще для меня человек! Да убил ли он? Он ли убил? – воскликнула она вдругистерически, быстро обращаясь к Ивану Федоровичу. Алеша мигом понял, что этотсамый вопрос она уже задавала Ивану Федоровичу, может, всего за минуту пред егоприходом, и не в первый раз, а в сотый, и что кончили они ссорой.

– Я была у Смердякова… Это ты, ты убедил меня, что онотцеубийца. Я только тебе и поверила! – продолжала она, все обращаясь к ИвануФедоровичу. Тот как бы с натуги усмехнулся. Алеша вздрогнул, услышав это ты. Они подозревать не мог таких отношений.

– Ну, однако, довольно, – отрезал Иван. – Я пойду. Придузавтра. – И тотчас же повернувшись, вышел из комнаты и прошел прямо налестницу. Катерина Ивановна вдруг с каким-то повелительным жестом схватилаАлешу за обе руки.

– Ступайте за ним! Догоните его! Не оставляйте его одного ниминуты, – быстро зашептала она. – Он помешанный. Вы не знаете, что онпомешался? У него горячка, нервная горячка! Мне доктор говорил, идите, бегитеза ним…

Алеша вскочил и бросился за Иваном Федоровичем. Тот не успелотойти и пятидесяти шагов.

– Чего тебе? – вдруг обернулся он к Алеше, видя, что тот егодогоняет, – велела тебе бежать за мной, потому что я сумасшедший. Знаюнаизусть, – раздражительно прибавил он.

– Она, разумеется, ошибается, но она права, что ты болен, –сказал Алеша. – Я сейчас смотрел у ней на твое лицо; у тебя очень больное лицо,очень, Иван!

Иван шел не останавливаясь. Алеша за ним.

– А ты знаешь, Алексей Федорович, как сходят с ума? –спросил Иван совсем вдруг тихим, совсем уже не раздражительным голосом, вкотором внезапно послышалось самое простодушное любопытство.

– Нет, не знаю; полагаю, что много разных видовсумасшествия.

– А над самим собой можно наблюдать, что сходишь с ума?

– Я думаю, нельзя ясно следить за собой в таком случае, – судивлением отвечал Алеша. Иван на полминутки примолк.

– Если ты хочешь со мной о чем говорить, то перемени,пожалуйста, тему, – сказал он вдруг.

– А вот, чтобы не забыть, к тебе письмо, – робко проговорилАлеша и, вынув из кармана, протянул к нему письмо Лизы. Они как раз подошли кфонарю. Иван тотчас же узнал руку.

– А, это от того бесенка! – рассмеялся он злобно и, нераспечатав конверта, вдруг разорвал его на несколько кусков и бросил на ветер.Клочья разлетелись.

– Шестнадцати лет еще нет, кажется, и уж предлагается! –презрительно проговорил он, опять зашагав по улице.

– Как предлагается? – воскликнул Алеша.

– Известно, как развратные женщины предлагаются.

– Что ты, Иван, что ты? – горестно и горячо заступилсяАлеша. – Это ребенок, ты обижаешь ребенка! Она больна, она сама очень больна,она тоже, может быть, с ума сходит… Я не мог тебе не передать ее письма… Я,напротив, от тебя хотел что услышать… чтобы спасти ее.

– Нечего тебе от меня слышать. Коль она ребенок, то я ей ненянька. Молчи, Алексей. Не продолжай. Я об этом даже не думаю.

Помолчали опять с минуту.

– Она теперь всю ночь молить Божию Матерь будет, чтобуказала ей, как завтра на суде поступить, – резко и злобно заговорил он вдругопять.

– Ты… ты об Катерине Ивановне?

– Да. Спасительницей или губительницей Митеньки ей явиться?О том молить будет, чтоб озарило ее душу. Сама еще, видите ли, не знает,приготовиться не успела. Тоже меня за няньку принимает, хочет, чтоб я ееубаюкал!

– Катерина Ивановна любит тебя, брат, – с грустным чувствомпроговорил Алеша.

– Может быть. Только я до нее не охотник.

– Она страдает. Зачем же ты ей говоришь… иногда… такиеслова, что она надеется? – с робким упреком продолжал Алеша, – ведь я знаю, чтоты ей подавал надежду, прости, что я так говорю, – прибавил он.

– Не могу я тут поступить как надо, разорвать и ей прямосказать! – раздражительно произнес Иван. – Надо подождать, пока скажут приговорубийце. Если я разорву с ней теперь, она из мщения ко мне завтра же погубитэтого негодяя на суде, потому что его ненавидит и знает, что ненавидит. Тут вселожь, ложь на лжи! Теперь же, пока я с ней не разорвал, она все еще надеется ине станет губить этого изверга, зная, как я хочу вытащить его из беды. И когдатолько придет этот проклятый приговор!

Слова «убийца» и «изверг» больно отозвались в сердце Алеши.