Обыкновенный шоковый коллапс, хорошо, что без паники, не то бросилась бы под колеса, как завидела свет фар… Но одна машина проехала мимо, а другой не случилось.

Когда кусты на обочине перестали мешать, я затормозилась на месте, не понимая, куда двигаться. Настал полный ступор, но ощущения обострились на порядок, вдруг вместо мелкого дождя полетел снег и показался очень важным, картина запомнилась так, что могла быть нарисованной или отснятой через десяток с лишком лет.

Именно в тот миг услышала за спиной шаги по мокрому асфальту, но сдвинуться не могла, только наблюдала густеющий снег и ощущала на губах горячие слезы, они текли быстро, незаметно, сами по себе, неясно почему.

– Что с тобой? Куда бежишь? – спросил Митек, он схватил меня в охапку и удержал от рывка на шоссе, там показалась встречная машина. – Почему плачешь?

– Я хотела, чтобы она осталась жива, – проговорила я, бог знает кому и зачем, дальше слезы хлынули потоком безостановочно. – А она умерла, наверное, случайно. И ничего не исправишь, никогда…

– Это кто, девка, о которой сболтнул? – сообразил Митек. – Зря я…

– Это не я умерла, а она, – говорила я легко, без соображения, словно наглоталась не своих слез, а сыворотки правды, слова лились, как слезы. – Я не знала, что с ней стало, пока не сказали, вот тут скорая выехала. С сиреной, сверкала синим…

– Погоди, – сказал Митек, не выпуская меня из рук. – Ты пошла посмотреть, как оно было, верно?

Помню, что кивала головой и рыдала в голос, что говорила – не помню, но много чего. Осталось в памяти, что Митек утешал, как ребенка: «тихо, тихо, не плачь, моя хорошая, все давно прошло, я с тобой…» и не отпускал, держал крепко, но никуда не торопился. Мы так и стояли на кромке шоссе, а редкие машины проезжали мимо, видно, там думали, что у нас семейная драма.

– Ну ладно, я понял, что к мужу и к маме ты не хочешь, – высказался Митек, когда я замолкла, и слезы иссякли. – Но стоять здесь тоже не нужно.

– Никакой он не муж, никогда не был, и развелись уже, – возразила я непонятно зачем. – Видеть его не могу и не хочу.

– Само собой, – ответил Митек. – Я не о том. Поедем на вашу дачу, утро вечера мудренее, только не топлено, ну да ладно. Разберемся.

Я не стала возражать, Митек выпустил под честное слово, что никуда не побегу, и мы дошли до машины, она стояла открытая, на сиденья намело сугробы мокрого снега.

– Раз у нас вышло, что битый небитого везет, – сказал Митек, когда кое-как уселись и пристегнулись. – То можешь послушать, как я чуть не угодил под трибунал. Не думай, что ты одна такая, не то будешь меня ненавидеть, а этого не надо. Да и не говорил никому, тебе могу, получится баш на баш.

Вновь я не стала отвечать, и на темной долгой дороге выслушала историю, перед нею мои горести и душевные травмы отчасти померкли.

Но может быть, что мы послужили друг дружке ролевой группой, и Митек утешал меня на обочине, как свою давно погибшую молодую жену. Это я поняла сразу, как услышала, всё остальное додумала потом. Искандер был бы нами доволен, хотя не успели до него ни доехать, ни добежать.

2

Рассказчика видно почти не было, казалось, что я ехала в пустой темной машине с внешним управлением, а из динамика лился безличный голос, от меня не требовалось ни привета ни ответа. Исповедь в дороге прозвучала примерно так.

Прапорщик некоей секретной службы отучился в особом заведении и вернулся из арктической командировки, где мороз и тьма пробирали до костей и глубже. Невеста его дождалась, сыграли свадьбу, жили по очереди у обоих родителей, а он добивался следующего назначения, чтобы скопить денег на кооператив, жена ждала ребенка, своё жилье нужно было позарез. Досталось богатое назначение в Африку, там шла война с нашими советниками и кубинским участием, специальность пригодилась, его послали заведовать складом с оружием и взрывчаткой для местных партизан под крышей посольской комендатуры. Деньги давали хорошие, ехать пришлось одному, жену оставил с её родителями, беременность проходила трудно, с работы пришлось забрать.

На месте он считал каждую копейку, почти не пил и не ел, несколько раз торганул своим товаром, нынешний босс брал полмешка за полтинник баксов, так с ним познакомились. Но дома дела шли хуже, жена болела и скучала, а поздней осенью, когда дело подошло к декрету, её идиоты-родители поехали в псковскую деревню копать картошку, оставили дочку в больнице, вроде на сохранение. Потому что сестра возиться не захотела, гуляла девушка, искала жениха, не хотела отстать. Мать ходила в больничку, передала письмо, что Ленке там плохо. Никто за ней не смотрит, кормят дрянью, больница – ветхий флигель, сыро и холодно, плесень, вокруг чужие люди, до Ленки дела нет, колют непонятные лекарства.

Мать хотела забрать невестку к себе, та сомневалась, мать просила передать, что он велел забрать. Но не успели, случились преждевременные роды, ребенок не выжил. Мать плакала, как дозвонилась в пункт связи, не сразу понял, что просила срочно приехать. Ленка совсем плохая, никому ни слова не говорит, лежит и смотрит в стенку, из больницы выпишут послезавтра.

Он бросился по начальству, просился в самолет, борт вылетал в тот день без расписания, военные чины приехали с инспекцией и собрались восвояси. Свое начальство отказало, мол, нечего людей тревожить, будешь лишним, а рейсовым через три дня – так и быть, даже бесплатно, в счет отпуска. Но опять не успели, сестра забрала Ленку из больницы, привезла домой и ушла на гулянку. Они жили на десятом этаже, Ленка прыгнула из окна и сразу насмерть, не мучилась лишнего.

Когда ему сказали, произошло затмение, взял бутылку водки, выпил разом и понял, что надо делать. Загрузил джип взрывчаткой, выехал из гаража и двинулся к начальнику под окна, показать, что об этом всем думает. Не доехал, не помнит почему, прорвался в ворота, их снес и выехал наружу посольства, сзади стреляли.

Потом вечером в лесу делал взрывпакеты, вышел на тропу войны и швырял куда попало, вроде туда, где вражеские черные партизаны, в него опять стреляли, попали в джип, был фейерверк с салютом.

Нашли кубинцы у моря, хотел доплыть до дому, бойцы напоили ромом и долго пели у костра песни про