далее принять, что Торкемада воздержался бы от столь уничтожающей критики толедцев, если бы число иудействующих приближалось, скажем, к 49 %, или к половине числа марранов. Опять же, маленькая разница между упомянутыми цифрами и «большинством» конверсо окажется слишком значительной, в особенности когда речь неизбежно пойдёт о предположениях, которые могут с легкостью — и законным образом — отличаться. Следовательно, если кардинал был настолько возмущён утверждением, что «большинство марранов иудействовали» — возмущён так сильно, что отверг его как гнусную ложь, — то разница между этим лживым обвинением и тем, что он считал истиной, обязана действительно быть огромной. Следовательно, мы должны заключить, что, если даже он признавал существование иудействующих среди конверсо, они должны были составлять, по его мнению, явное меньшинство — настолько явное и ограниченное, что огромное большинство конверсо были верны христианству и представляющей его Церкви.

Фактически он настаивал на этом, когда снова и снова называл марранов в целом «верными Христу», и это повторяемое определение, вместе с его взглядом на результаты толедского расследования, неизбежно приводит нас к заключению, что, по мнению Торкемады, иудействующие — опять же, если он вообще признавал их существование, — не составляли даже сколько-нибудь заметного меньшинства. Они на самом деле настолько малочисленны, что их обвинители не смогли доказать на судах существование хотя бы одного настоящего скрытого иудея, несмотря на все их отчаянные старания подтвердить свои обвинения сколько-нибудь ощутимым примером. Так, толедские суды, по мнению кардинала, вместо того чтобы доказать вину марранов, на самом деле освободили их от обвинения в неверности. Именно это имеет в виду Торкемада своим громким протестом: как примечательно то, что ввиду их неспособности (полной неспособности представить законное доказательство) обвинители до сих пор смеют ссылаться — и полагаться — на «общеизвестность» их суждений!

Таким образом кардинал с силой бьет по представлению о том, что иудейские обычаи процветали среди марранов, но он также не оставляет камня на камне от утверждений толедцев о внутренних верованиях марранов. Теоретически, марраны могли избегать (из страха или по другим причинам) исполнения обрезания или других еврейских обрядов и при этом продолжать в душе верить в еврейские символы веры или же исполнять все христианские обряды, но внутренне отвергать христианские догмы.

Но из вышеупомянутого утверждения Торкемады следует, что на деле ничего подобного не было. Мы можем извлечь из сказанного им, что марраны, в общем и целом, были привержены христианству и в мыслях, и в поступках, так как он решительно отвергает утверждения толедцев о том, что марраны не верят в божественность Христа, в Его физическое присутствие в таинстве причастия и во все прочие таинства и догматы католического христианства. Исходя из этого, они не отрицали христианства и не были индифферентны к нему или вообще отвергали обе религии (т. е. иудаизм или христианство), как то утверждали противники, но они были верными и убежденными последователями христианства — и только христианства. Мы уделили столько внимания этим пассажам потому, что они содержат отрицание Торкемадой главных религиозных обвинений, выдвинутых против конверсо, а также потому, что для их настоящего понимания мы должны учесть то, что они говорят напрямую. По этим же причинам мы коснёмся теперь его взглядов на непосредственные источники этих обвинений.

Мы уже видели, как кардинал критикует толедцев за то, что они основывали обвинительные проповеди на «слухах скверного свойства» — критика, которую мы видим из процитированного им высказывания Григория Великого по этому поводу. Теперь он вновь возвращается к этой критике, но в гораздо более внушительной и резкой форме. В этот момент он ясно говорит об «общественной репутации» конверсо (publico fama), на которой их противники построили свои решения, т. е. решения, отраженные в их так называемых юридических актах. Это, несомненно, всё та же «общеизвестность», на которую и Петиция, и «Толедский статут» ссылаются, чтобы оправдать свои намерения по отношению к конверсо[1318]. Торкемада отвергает как чистый вздор утверждение, что распространяемые о конверсо слухи исходят от «уважаемых и достойных доверия лиц»[1319]. Он предполагает, что подобные слухи могут родиться только в головах самых злокозненных личностей, способных на любую гнусную ложь. Более того, отмечает Торкемада, те самые судьи, которые полагались на эту молву (fama), были среди тех, кто измыслил и распространил ее. Они и были архитекторами и подстрекателями кампании против конверсо.

Может ли такая кампания, основанная на грубой лжи, завоевать широкое доверие и массовую поддержку? Торкемада совершенно очевидно не сомневается в этом. Поэтому он называет стрелы обвинителей, т. е. клевету, «ранящими» стрелами, то есть способными опорочить репутацию конверсо, и более того, он говорит, что эти «раны», не будучи залеченными, могут оказаться «смертельными», а именно — поставить под серьёзную угрозу само существование «новых христиан» в Испании. Торкемада указывает на это своё утверждение цитированием стихов из псалмов и речений пророка Иеремии: «Гортань их — открытый гроб», в то время как «говорят они коварно»[1320], и он выражает своё ощущение таящейся опасности и нужды в Божественном вмешательстве словами молитвы из того же псалма: «Осуди их, Господь!»[1321].

Такими видел кардинал Торкемада суды, инсценированные в Толедо против конверсо: их несправедливость была очевидна с позиций правил, законов и процедур, установленных Святыми Отцами, чтобы суд был честным и почитаемым (rationales et honestus). Эти суды были отмечены поспешностью, а также легкомыслием, с которым они проводились, ничтожной ценностью свидетельств, отсутствием положенного юридического порядка, природой обвинений, основанных просто на слухах, качеством судей, бывших врагами обвиняемых и вдобавок невежественных в законах, и, превыше всего, это было продемонстрировано тем решающим фактом, что вина ни одного из обвиняемых «в ереси или любом ином заблуждении» не была доказана[1322]. Короче, Торкемада был убежден в том, что суд, созданный мятежниками для преследования марранов в Толедо по религиозным обвинениям, был не чем иным, как Шемякиным судом: его дела были предрешенными, свидетельства сфабрикованными; их целью не было установление справедливости, но только наказание врагов.

V

Мы видели, что в своем трактате Торкемада указал на две главные причины яростных нападений на конверсо в Толедо. Он определил их как а) этическую (расовую) и б) моральную (религиозную), будучи убежденным, что они обе отражают сильные традиции, восходящие к древним временам. Теперь он добавил к ним третью причину, объясняющую внезапный взрыв вражды в это определённое время и этом месте. Он считал, что если корнями вспышки мятежа в Толедо является старая, историческая вражда, то катализатором последних событий явились мотивы, родившиеся в январе 1449 г.

«Ясно, — говорит Торкемада, — что противники конверсо обрушились на них