приёмы охотничьей сноровки. А потом рассказывали друг другу восторженным шёпотом, как один из охотников принял медведя один на один, да подпёр его рогатиной,[4] да завалил с одного удара секиры… Эх, меня бы пустили, я бы тоже смог!..

И это десятилетний ребёнок!

К этому времени мальчики уже понимали, что их ждёт в дальнейшем. Что наследником рода будет их старший брат, а их доля — всемерно прославлять род, самому никогда богатством рода не воспользовавшись… ну, за исключением случаев, когда надо выкупить родственника из плена.

Наукой мальчиков не обременяли. Зачем? Вот старший сын — это да. Он должен разбираться в экономике, а значит, уметь читать, писать, считать, должен уметь блеснуть при дворе своего сюзерена, а значит, уметь разбираться в политике. Он должен знать фортификацию, разбираться в архитектуре, уметь читать планы, и всё такое. То есть, быть образованным. Поэтому первого сына учили хорошие учителя на дому или отдавали мальчика в известный университет. Ну, ещё немного учили второго сына, так, на всякий случай. Вдруг с первым случится несчастье? Нужно предусмотреть замену!

Остальных учили исключительно рыцарским наукам: в первую очередь — слову Божью и молитвам, во вторую — четырём рыцарским доблестям. А рыцарские доблести, как известно, это умение говорить дамам комплименты; умение играть на музыкальном инструменте и танцевать; умение играть в шахматы; знание стихов и умение их прочесть с выражением. А вы про что подумали? Вы подумали про оружие, коня и доспехи? Про знание истории своего рода? Ну, что вы! Это само собой! Это и не обсуждается вовсе!

Лет с двенадцати-тринадцати мальчиков определяли в пажи к рыцарям. Всех мальчиков. Включая того, который станет наследником. Пока его не произведут в рыцари. Младшие мальчики же уезжали в Орден и становились оруженосцами. С правом носить и применять оружие. Настоящее оружие, а не просто кинжалы, которыми вооружали мальчиков уже годам к семи. И мальчики учились у своих господ-рыцарей. Словно волчата, натаскиваемые опытными волками. Редко кто убил свою первую жертву позже пятнадцати лет. Иногда даже в тринадцать. И этим гордились!

Даже сейчас, пожилые рыцари, вспоминая молодые годы, пускали слезу умиления[5] и вздыхали горестно, что вот, достиг брат Лудвиг рыцарского звания, да не довелось ему вкусить в полной мере рыцарского счастья и великолепия… Да будет над ним милосердие Божие…

Как ни странно, самым трезвым из рыцарей оказался брат Вилфрид. Я понял его тактику! Он чаще других прикладывался к кружке, чаще других щедро плескал в кружку вина из кувшина, но вот пил он — если вообще пил, а не делал вид! — мелкими глотками и больше расплёскивал вина, делая широкие и неуверенные движения руками, чем вливал его в свою глотку. Именно он незаметно, исподтишка, показывал кулак тем оруженосцам, которые увлекались вином, именно он бдительно следил за порядком за столом, хотя внешне казался вдрызг опьяневшим. Именно он, после застолья, рассчитывался за ужин с трактирщиком, и трактирщик ушёл в весьма унылом состоянии духа. Явно, получив меньше ожидаемого.

Именно его я решил-таки спросить, а что происходит с нашими девушками? И ответ брата Вилфрида меня ошарашил.

— Ничего т-такого… — бормотал он, дыша перегаром и делая вид, что насквозь пьян, — П-природа берёт с-своё… Ж-женская п-природа, если ты меня понимаешь…

— То есть… женские дни? — удивился я, — И… и что?..

— Н-нельзя! — попытался покачать пальцем у меня перед носом Вилфрид, но палец, вместо покачивания, описал странную восьмёрку, — Ни-изя! Так в Святом Писании записано, что н-нельзя!

— Ахре… — начал я и поперхнулся, встретив совершенно трезвый взгляд, — Я говорю: ах, речь настоящего мудреца! То есть, когда женщина… ну… когда её природа прорывается наружу, она должна сидеть отдельно?

— Н-не только с-сидеть! — тяжело качнул головой Вилфрид, — Н-нельзя есть из одной п-посуды… н-нельзя есть одной л-ложкой… н-нельзя касаться одежды… н-нельзя касаться руками… и вообще… пойду-ка я спать! — неожиданно закончил он.

Не знаю, как он спал. А я полночи ворочался, не в силах поверить. Как?! Это же природное свойство! В моё время, которое здесь считается древним, что в Греции, что в Египте, женщина вовсе не считалась существом второго сорта![6] Наоборот! Сколько было культов женщин-богинь! А женщины-воины амазонки? Свирепые воительницы, которых опасались закалённые воины-мужчины? А законы, наделявшие женщин и мужчин равными правами? Помню, как я удивился, когда мы с Катериной рассматривали вопросы наследования. Почему, только сыновья? Почему не дочери? Катерина тогда ответила довольно резко, что закон есть закон, и не нам его обсуждать. Но теперь я понимаю, откуда растут ноги у этого закона.

Как же так вышло, что прелестнейшее человеческое существо — женщину — в этом времени и за человека почти считать перестали? И я дал себе твёрдое обещание поговорить об этом с Катериной. Завтра же! Нет, уже сегодня. Вот, сразу как тронемся в путь, так и поговорю!

[1] …ругаются с мытарем… Любознательному читателю: напоминаем, мытарь — это тот, кто берёт «мыто», т. е., пошлину, налог, сбор и т. п. В данном случае, это человек, собирающий «мостовой сбор», или попросту, плату за проезд моста. В Средневековье подобный «сбор» — это самое обычное, очень распространённое, и достаточно прибыльное дело. Подобные сборы могли собирать не только за мосты, но и за пересечение брода, за въезд в город, за пересечение горного перевала, и вообще, на что фантазии местного феодала хватит! Впрочем, за эти деньги феодал обязан был поддерживать мост, брод, горный перевал и т. п. в исправном и рабочем состоянии, удобном для проезда. И, как правило, это выполнялось.

[2] …девятнадцать лошадей… Не забывайте, что к пятнадцати лошадям, которые выехали из Мариенбурга, присоединились три лошади, выигранные на турнире (две выиграл Ульрих и одну Лудвиг), и одну лошадь подарил Гельмут. Авторы строго следят за посольством!

[3] … подобие фитиля…. Любознательному читателю: да, именно так, не только в Средние, но и в Древние века, заботились женщины о личной интимной гигиене, изготавливая вручную аналог современного тампона.

[4] … подпёр рогатиной… Любознательному читателю: рогатина — это охотничье копьё с расширенным жалом, в древко которого вделана поперечина. Когда копьё пронзает зверя, поперечина мешает туше животного соскользнуть дальше по древку и достать охотника когтями. По утверждению В.И. Даля, часто вздыбившийся медведь сам хватается за поперечину лапами, чувствуя в копье опасность, но охотник упирает рогатну в землю и медведь, получается, сам нацеливает жало копья себе в грудь…

Рогатина.

[5] …пускали слезу… Любознательному читателю: быть может, с нашей точки зрения это выглядит весьма странным, но свирепым рыцарям, закалённым