Предвидя подобные меры, германские артиллеристы старались замаскировать местонахождение сверхтяжелого дальнобойного орудия — дальней тезки фрау Берты Крупп фон Болен. Время от времени они выпускали холостые снаряды, разрыв которых так же сотрясал воздух, как и обычный снаряд, но взрывался за много миль от своего секретного местонахождения. Уже через несколько часов после того, как первые снаряды обрушились на Париж, специалисты пришли к соглашению насчет причастности к этому подозрительной треугольной зоны. И вот пятеро контрразведчиков глухой ночью отправились на поиски пушки. Через неделю двое из них вернулись с удачей. Третий был убит, а четвертый ранен при авианалете, но не попался как шпион. Пятый убедился, что не сможет добраться до самолета, который должен был доставить его обратно в Шантильи, и двинулся пешком к голландской границе, но прежде отправил с почтовым голубем обстоятельный доклад о дальнобойной пушке.

Как только, благодаря стараниям пяти храбрецов, было установлено, что дальнобойное орудие размещено на опушке Сен-Гобенского леса, ураганный огонь союзных батарей и бомбежка с самолетов изолировали засеченный район. Донесения разведки подтвердили, что германское орудие «кочует», т. е. передвигается с места на место; поэтому треугольная зона непрерывно поливалась шквалом артиллерийского огня и бомбардировками с воздуха.

Но в лесу находились и муляжи орудия, также замаскированные сетками и «листвой», чтобы вводить в заблуждение камеры воздушных наблюдателей и разведчиков. И так как в Эссене изготовили несколько таких мощных орудий, одно из них могло постоянно поддерживать изнурительный дальнобойный огонь. Заставить «Большую Берту» замолчать насовсем, несмотря на все усилия артиллеристов, наблюдателей, летчиков, специалистов по звуколокации и разведчиков, никак не удавалось. Нужны были специальные математические расчеты, чтобы точным огнем накрыть пресловутое чудище Круппа. Немцы никогда не знали наверняка, какой участок Парижа они обстреливают. Еще за несколько дней до того, как снаряды «Берты» посыпались с неба, немецкие агенты должны были ежедневно докладывать о местах поражения, человеческих жертвах и действии бомбардировок на моральный дух населения.

После пораженчества и мятежей 1917 года французы были извинительно чувствительны к пошатнувшемуся моральному духу; и, более того, они проявляли особую бдительность, когда на карту были поставлены романтический ореол и репутация Парижа. Поскольку естественный риск шпионажа в столице значительно увеличился, французское правительство решило организовать летучие команды, которые немедленно убирали мусор, чинили мостовые и залечивали раны, наносимые городу обстрелом. Нередко следы разрушения удавалось ликвидировать за каких-нибудь 5–6 часов. И все-таки даже при таких темпах немецкие шпионы ухитрялись определять место попадания снаряда, посланного из Сен-Гобена. Полковник Николаи ссылается на то, что он регулярно получал обстоятельные донесения о пораженных участках и обо всех последствиях бомбардировки. Некая шпионка, Ида Калль, по всей видимости, главным образом добывала и передавала эти сведения.

Французы не пытаются отрицать ее успех в течение долгой и опасной деятельности. Они отдавали себе отчет, что из такого космополитического города, как Париж, выкурить всех шпионов слишком трудно, и заботились главным образом о том, чтобы держать их подальше от секретных материалов военной или политической важности.

Не желая отставать, французская разведка содержала на службе по меньшей мере одного шпиона, сумевшего обосноваться в штаб-квартире германской армии во время войны. Действуя в качестве комиссара полевой полиции, он зарекомендовал себя таким трудолюбивым и бдительным сотрудником, что неизменно переводился вместе со ставкой по мере ее перемещения из Шарлевиля в Стенэ, Крейцнах и Плесси.

По иронии судьбы, шпион Вегеле обязан был охранять верховное командование германской армии от покушений или слежки неприятельских, т. е. союзнических, агентов. Сейчас сложно оценить находящегося в таком положении разведчика и представить себе те хитроумные средства, с помощью которых он добился успеха. И при этом герр — или месье — Вегеле не мог позволить себе ни малейшего промаха. Он должен был действовать эффективнее самых талантливых из своих немецких коллег по полицейской службе. В личной жизни ему приходилось вести себя с величайшей осмотрительностью, выбирать друзей с большим разбором и в то же время не казаться странным или нелюдимым. Нужно было также обладать большой изобретательностью, чтобы благополучно лавировать между скалами и отмелями национальной и международной политики. С одной стороны, легко было запутаться в противоречивых германских влияниях, а с другой — излишний энтузиазм или даже повышенный интерес к французским делам мог его выдать.

В то же время он не осмеливался нацепить на себя дешевую маску фанатичного врага Франции ради своей секретной карьеры в Германии. Острые умы, вовлеченные в контрразведку, справедливо склонны не доверять фанатикам. Такой человек, как Вегеле, непременно привлек бы к себе пытливое внимание. Почему он ненавидит французов? Что они ему сделали? Обманула ли его француженка, или разорила французская фирма? Жил ли он когда-то во Франции или в одной из колоний, нарушил ли там законы и до сих пор в этом не сознался? Где-то на этом пути расследования можно было бы отыскать крошечную улику или след к шпионажу. Мастера шпионажа никогда не беспокоятся о крупных промахах, ведь история им подсказывает, что скорее небольшие просчеты, почти незаметные упущения ведут к разоблачению.

Об успехах шпиона Вегеле в германской ставке во время войны мало что известно, кроме того, что он заранее оповещал о большинстве крупных передвижений немцев как на Восточном, так и на Западном фронте. По всей вероятности, его достижения могут показаться непропорциональными тому огромному риску, которому он подвергался, и трудностям его работы. Опасности, связанные с передачей информации, были привычным препятствием; он мог лишь рассчитывать на свои каналы связи, которыми пользовался с помощью сложных уловок.

В мае 1918 года, когда Гинденбург, Людендорф и их помощники-специалисты из германского главного штаба готовили большое наступление против 6-й французской армии, Вегеле вовремя узнал о предстоящей операции и, как оказалось, не переоценил ее опасности. «27 мая предстоит крупная атака на Шмен-де-Дам» — таковым было отправленное им точное предостережение. Но 6-ю армию это не спасло, так как французская разведка доставила предупреждение в Шантильи с опозданием на десять дней.

В один пасмурный день в первую зиму войны английский почтовый цензор сидел за своим письменным столом, просматривая корреспонденцию и пакеты, адресованные в нейтральные страны, когда наткнулся на газету, посланную в Амстердам по адресу, занесенному в его последний «Список подозрительных лиц». После того как он тщательно исследовал газету и нигде не обнаружил сколь-нибудь заметных чернильных или карандашных пометок, похожих на шифр или код, он отложил ее в сторону, чтобы протестировать на тайнопись. В лаборатории выявилось наличие тайного сообщения. Химическими чернилами на полях газеты было написано несколько английских слов, сообщавших, что «С» отправился «на север» и что газету он «посылает из 201». На газете стоял почтовый штемпель Дептфорда.