Наступил момент, когда шпиона необходимо было либо арестовать, либо убедиться в том, что он исчез из Англии. Да, злополучный Розенталь выехал, но не исчез. Его обнаружили на пароходе, который должен был вот-вот отплыть из Ньюкасла. Еще пятнадцать минут, и он стоял бы на палубе нейтрального судна за трехмильной полосой территориальных вод и бросал бы вызов английским властям, бессильным его достать. Но этого не случилось, и он отправился в Лондон без газовых горелок, зато в наручниках. Допрошенный Базилем Томпсоном в Скотленд-Ярде, он отрицал свою принадлежность к немецкой нации, свое немецкое подданство и пребывание в Копенгагене, зато охотно продемонстрировал образцы своего почерка. Почерк оказался идентичным тому, что и в письме, по ошибке отосланном в Англию из Дании.

После чего письмо прочли ему вслух. И если он удивился, как это оно попало к контрразведчикам, или проклял свою несчастливую судьбу, то не подал и виду. Он тотчас же вскочил, щелкнул каблуками, стал навытяжку и замер.

— Сознаюсь во всем! — воскликнул он. — Я солдат Германии.

По какому-то внезапному порыву он пытался драматизировать свое критическое положение; в действительности он ни одного дня не состоял в какой-либо воинской части. Его осудили за шпионаж, после приговора он впал в истерику и дважды пытался покончить с собой. По причинам, которые власти не пожелали разгласить, его не расстреляли, а повесили.

Цензор, работающий, можно сказать, за кулисами войны, должен быть не просто бдительным, но и абсолютно беспристрастным. Ничья подпись не могла смягчить суровость цензуры. Богатство, титулы и даже королевская кровь не имели для него значения; и даже внушающая уважение подпись не должна была ослабить строгость правил цензорского бюро. Греческая королева София — «Мадам Тино» (сестра германского кайзера), шведская королева (бывшая принцесса Баденская) и испанская королева-мать — все трое были настроены явно прогермански. София, в частности, пускалась в такие откровенные интриги, что попала во все союзные списки подозрительных лиц. Письма, адресованные этим дамам или отправленные ими, подвергались самому тщательному досмотру, задерживались, если того требовали обстоятельства, и нередко, как случалось с греческой королевой, вовсе не отправлялись по назначению.

Испанская королева-мать склоняла придворные круги Испании на сторону германцев, хотя жена Альфонса была английской принцессой. Еще откровеннее действовала сестра Вильгельма в Афинах; в пику царившим в Греции симпатиям к союзникам она сотрудничала с бароном Шенком и полковником фон Фалькенхаузеном. Но когда обнаружилось, что приказы германским агентам и германским подводным лодкам передавались по кабелям в Южную Америку шведским правительственным кодом, необходимо было принять какие-то меры. Британская разведка постаралась, чтобы информация о подпольной деятельности сестры Вильгельма «просочилась» в Стокгольм, и в столице Швеции разразился громкий скандал.

Британская разведка, опираясь на своих цензоров, закрыла некоторые каналы немецкой пропаганды, но оставила открытыми кое-какие для того, чтобы в целях экономии распространять британскую пропаганду во вражеских конвертах, почтовый сбор за которые был оплачен в Берлине. Более того, трудолюбивые читатели груды иностранных писем, доставленных на каждом корабле, заходящем в порт Бристоля, помогли обнаружить и пресечь немецкую спекуляцию сырьем. Если верить произведенным подсчетам, Британская империя смогла таким образом сберечь не менее 100 миллионов фунтов.

Довольно занимательно и выгодно было подвергать цензуре частную переписку международных знаменитостей, банкиров, спекулянтов и коммерческих организаций с целью выудить полезные для контрразведки нити. Что касается просмотра банальной и огромной по количеству корреспонденции обычной публики, то он выпал на долю военных цензоров и был для них поистине исполинским бременем. Письма солдат, проходивших военную подготовку, как и письма тех, кто уже находился в армии, исчислялись миллионами, как и письма военнопленных, число которых достигало сотни тысяч, и все нужно было прочитывать не менее усердно, чем подозрительные послания и печатный материал распространявшейся немцами якобы «нейтральной» пропаганды.

Нужная немцам информация могла просочиться через почту, получаемую американской экспедиционной армией, которая состояла из двух миллионов молодых людей, представителей многих наций, совершенно не искушенных в европейской войне и оказавшихся за тридевять земель в этом беспрецедентном «крестовом» походе. Здравомыслящих американских солдат трудно было убедить, что они защищают свои дома, находящиеся на расстоянии 6000 миль от театра военных действий; и, вполне естественно, им хотелось писать домой обо всем, что они делали и видели. Это и привлекало внимание военной разведки. Находившаяся в Шомоне ставка терпеливо разъясняла это так:

Серьезного нарушения, связанного с умышленным предательством, опасались люди, инстинктивно относящиеся с недоверием к иностранным фамилиям и «чужеземным» элементам. Но американская экспедиционная армия оказалась самой лояльной армией в американской истории. Главный цензор за 20 месяцев проверки обнаружил лишь один случай нарушения, когда рядовой солдат Джозеф Бентивольо тайно сообщал своим родственникам в Италии новости, втиснув их между строчками двух писем. Бентивольо — к счастью для себя — выглядел слишком глупым, чтобы состоять в сговоре с врагами, грубо использовал фруктовый сок для тайного сообщения следующего рода сведений: «Наши дела здесь плохи. Еда дрянь. Не верьте тому, что печатается в газетах. Нас тут всех поубивают». За это его отдали под военно-полевой трибунал. Американская цензура во Франции в 1917–1918 годах указала всего на 143 других случая, вызвавших необходимость дисциплинарных мер; в частности, некий штабной офицер отдал симпатичной ему женщине целую пачку конвертов с заранее проставленными штампами: «Просмотрено военной цензурой». В таких конвертах она могла посылать куда угодно письма с любыми несдержанными выражениями.

Имея дело с армией, отправленной за океан и очень скоро полностью лишившейся симпатии со стороны французских и английских союзников, американский цензор доказал, что не только умеет заворачивать письма, которые содержали запрещенную военную информацию, но и понимает, что может пагубно влиять на дух армии, на отношение солдат к проблемам или злоупотреблениям, от которых им приходится страдать, и кто из новых знакомых может внушать подозрения.

Многоязычная американская экспедиционная армия писала письма на 51 наречии, включая диалекты индейцев, кельтские языки и эсперанто. Неудивительно поэтому, что цензурное бюро во Франции, даже располагая 33 офицерами, 183 рядовыми и 27 вольнонаемными штатскими служащими, всегда нуждалось в людях. Написанное по-английски письмо рядового солдата на родину мог, как правило, прочитать, подвергнуть цензуре и снабдить разрешением на отправку один из офицеров его части без отправки на дальнейшую проверку. Но, помимо этого, ежедневно поступало огромное количество почты, требовавшей самого пристального внимания. Был обнаружен, например, германский агент, писавший тайнописью на папиросной бумаге, которой обвертывали фрукты, поступавшие из Южной Франции и Италии. Цензор обязан был предотвращать распространение такого рода уловок на другие районы.