Больше всех остальных запоминается Камиль Демулен, журналист. В самом деле, яркое зрелище. Он влетает в кафе и вскакивает на стол. Его волосы развеваются, глаза горят. Он потрясает двумя пистолетами. У него лицо и голос пророка. Он захлебывается словами:

– Друзья! Неужели мы умрем, как затравленные зайцы? Как овцы, гонимые на убой! Станем ли мы блеять и просить о пощаде там, где пощады нет, а есть острый нож? Час пробил! Великий час для француза и человека, когда угнетатели должны помериться силами с теми, кого они угнетают! Наш лозунг: освобождение навеки или скорая смерть! Встретим же этот час как подобает французу и человеку! Один призыв пристал отныне для нас: «К оружию!» Пусть этот призыв ураганом пронесется по всему Парижу, по всей Франции! К оружию!

Каждый избирательный округ становится центром восстания. Помещения избирательных комиссий набиты битком. Вчерашние избиратели сегодня готовы драться и умереть. Каждый желающий вскакивает на стул или на стол и обжигает речью толпу. Все речи похожи одна на другую. В сущности, ораторы не говорят ничего. Они восклицают. Они выкрикивают бессвязные, напыщенные слова, которые, по их мнению, выражают их возмущенные чувства. Они громят тиранию. Они грозят искоренить во Франции деспотизм. Они обещают перевешать аристократов. Но каждая речь заканчивается одним и тем же призывом:

– К оружию, граждане!

Беспорядочные толпы, где быстрым шагом, где бегом, передвигаются по Парижу. Громят оружейные лавки и склады с оружием. На Сене захватывают баржу, груженную порохом, готовую отплыть в неизвестном направлении. В музее реквизируют две посеребренные пушки, из которых невозможно стрелять.

Кто-то кричит, что запасы оружия хранятся в тюрьме Сен-Лазар. Толпа окружает её и берет её приступом. Никакого оружия там не находят, зато находятся громадные запасы зерна. Тотчас откуда-то появляются ломовые извозчики. Зерно загружается на подводы и, поразительный факт, отправляется для продажи на рынок. В суматохе вспыхивает пожар. Говорят, что тюрьму подожгли сами узники, которых так безжалостно истязали монахи. Тюрьма Сен-Лазар исчезает с лица земли, что не может не приветствовать Пьер Огюстен, которому довелось испытать здесь многие прелести заточения.

Кузнецы во всех кузницах куют пики и сабли, и за одну только ночь тридцать тысяч изделий их мозолистых рук разлетается по Парижу. Неожиданно к беснующемуся народу присоединяется королевская гвардия, три с половиной тысячи полностью вооруженных солдат.

Городские власти бездействуют. Над Парижем гудят колокола и куда-то зовут, но куда? Тогда в ратушу устремляются сами собой представители избирательных округов, и очень может быть, что среди них оказывается подхваченный этой волной Пьер Огюстен, председатель избирательной комиссии округа Блан-Манто в квартале Тампль. Они тоже возмущаются и кричат. Но все-таки это большей частью лучшие, самые уважаемые и рассудительные люди Парижа, за плечами которых опыт избирательной кампании в Генеральные штаты. Накричавшись, одумавшись, они объявляют себя Постоянным комитетом, которому отныне принадлежит вся власть в Париже. Первым своим актом Постоянный комитет создает вооруженную силу, народное ополчение, которое сначала называют милицией, а спустя несколько дней переименовывают в национальную гвардию. В неё вливается королевская гвардия. Солдаты и ополченцы патрулируют город, особенно ночью. Благодаря этим мерам в городе нет ни грабежей, ни убийств. Кроме тюрьмы Сен-Лазар повстанцы сносят ещё городские заставы и помещения таможенных сборов, чтобы продовольствие беспрепятственно и по сниженным ценам поступало в оголодавший Париж.

Утром четырнадцатого июля весь Париж в руках новой власти. За королем остается только Бастилия. Кто не знает Бастилии? Кто не испытывает к ней хотя бы отвращения, если не ненависти? Все её знают и все ненавидят её. Она давно уже превратилась в символ королевского деспотизма. Тысячи, десятки тысяч узников без суда и следствия гнили в ней, многие даже без имени, и далеко не все вышли из неё на свободу, просто забытые там королем или тем, кто купил королевский указ.

От неё исходит опасность. С её восьми башен на Париж направлены пушки. Прежде всего они угрожают расположенному ближе других предместью Сент-Антуан. В ней хранятся запасы оружия. Разносится слух, что за ночь наемники короля перетащили сюда весь порох, которого так не Парижу.

На рассвете толпа вооруженная пика, врывается в Дом инвалидов и находит там около тридцати тысяч новехоньких ружей, спрятанных там. Она вооружается. Она чувствует себя грозной силой. Но что значат ружья без пороха? Без пороха – ничего. И тогда раздается клич:

– К Бастилии!

Из окон дворца, в который наконец перебрался Пьер Огюстен, каждая подробность как на ладони. Толпа со всех сторон подступает к твердыне и останавливается в недоумении. Толщина её стен достигает трех метров. Никакая лестница не дотянет до верха. Два рва окружают её. Подъемные мосты, разумеется, подняты. Никакими ядрами эти стены не прошибешь. Ни по каким лестницам на эти стены не влезешь. А если и влезешь, попадешь только в первый двор. Потом ещё надо будет попасть во второй, комендантский двор. И всё это надо будет проделать под дулами пушек, из которых по нападающим хлынет картечь.

Толпа беснуется, но не знает, что делать. Она требует коменданта и, когда он появляется по ту сторону рва, требует, чтобы ей открыли ворота. Комендант, старый солдат, отвечает бесповоротным отказом. В сущности это безумие с его стороны. У него много пушек и пороха, но всего девяносто человек престарелых отставных ветеранов и человек тридцать швейцарских наемников, укрывшихся у него от разъяренной толпы. Конечно, и с этой горстью людей он может продержаться довольно долго, по меньшей мере пока король не пришлет ему помощь. Одна беда: людей надо кормить, а в Бастилию продовольствия на одни сутки. Почему же он так твердо стоит на своем? Единственно потому, что он беззаветно верит своему королю и ждет выручки с часу на час.

Неизвестно, стоит ли Пьер Огюстен у одного из окон дворца и наблюдает происходящее с этого пока что безопасного места, или он в ратуше на заседании Постоянного комитета, молчит ли он здесь целый день, или произносит там свое веское и неизменно разумное слово.

Известно, что Постоянный комитет заседает уже более суток подряд, здесь и есть, здесь и спит. Представителям избирательных округов яснее ясного, что никаким приступом Бастилию не возьмешь. Они видят единственный выход: склонить упрямого коменданта к переговорам, уверить его, что дорога на Версаль перекрыта и что никакая помощь к нему не придет и уговорить его на добровольную сдачу.

Постоянный комитет направляет к нему депутацию. Старый солдат любезно принимает её. Желая, может быть, показать, что он ни в чем не нуждается, он приглашает делегатов позавтракать. Завтракают. Мирно беседуют. Обе стороны выкладывают на стол свои козыри. Козыри обеих сторон весьма убедительны. Это хорошо понимает старый солдат, закаленный в сражениях. Он отдает приказ снять свои пушки с прицела на предместье Сент-Антуан и дает обещание не открывать огонь по толпе, если не подвергнется нападению с её стороны.