С Генеральными штатами тоже неладно. Они не созывались сто семьдесят пять лет. За это время не только король, но и подданные успели забыть, как это делается. Вовремя об этом не подумали ни король, ни министры. Теперь тоже заваривается спешка и паника. Не знают, как выбирать, кого выбирать. Незнание прибавляет неразберихи и ещё пуще возбуждает умы. Собрания избирателей превращаются в бесконечные и жаркие митинги, на которых Франция изливает свое возмущение и перечисляет свои неотложные нужды.

Во главе избирательного движения идут парижане. Кто-то определяет, что от Парижа в Генеральные штаты должно пойти не менее двадцати депутатов. Соответственно с этим Париж разбивается на двадцать избирательных округов. Каждый избирательный округ формирует свою избирательную комиссию. Каждая избирательная комиссия как-то само собой превращается в политический клуб во главе с председателем. Здесь каждый желающий может разразиться обличительной речью.

В парижском квартале Тампль создается избирательный округ Блан-Манто. Председателем избирательной комиссии состоятельные граждане округа большинством голосом выдвигают Пьера Огюстена Карона де Бомарше, по всей вероятности, самого состоятельного среди них. Право голоса имеют лишь те, кто платит налоги, и ему с утра до вечера приходится выслушивать гневные речи со всех сторон стесненных и ограниченных в правах налогоплательщиков. Под его руководством проходят собрания избирателей. Под его руководством они составляют наказ своему депутату, который он представит на Генеральных штатах правительству короля. Он по-прежнему в центре событий.

Видимо, ему, как и всем другим председателям, приходится нелегко. Регламент Генеральных штатов всё ещё остается загадкой. Главное, в правительстве короля никак не могут решить, каким образом призванные депутаты станут подавать голоса: персонально или сословиями. Пусть как хотят выбирают, пусть составляют депутатам наказы, это решают в спешке позволить, а процедуру голосования так и не могут установить. Черт с ней. Там поглядим.

Конечно, это опрометчивое решение. Глядеть-то надо теперь, и глядеть надо в оба. Ведь нетрудно представить, в каком взъерошенном состоянии прибудут в Версаль депутаты. Долго ли до беды. Да кто же станет глядеть? В окружении короля хоть что-нибудь видеть способен только Неккер. И Неккер является к королю и вносить свое предложение. Против поземельного налога выступают дворянство и духовенство, они на заседаниях Генеральных штатов выступят против, а в нынешних обстоятельствах в поземельном налоге единственное спасение для королевской казны. Как же тут быть? И Неккер предлагает: нарушить пропорциональное представительство. Пусть третье сословие получит столько же мест, сколько получат вместе взятые дворянство и духовенство. Уж оно-то всенепременно поддержит короля против своих исконных врагов.

Не следует королю слушать Неккера, не следует. Неккер всего лишь хороший банкир, сумевший составить себе состояние. Министр финансов он вполне заурядный и способен в этой сфере шествовать только проторенным путем. Политик он никакой. Только вот король не может не слушать. Своего мнения у короля ни по какому предмету не составляется. В обыкновенных делах им крутит и вертит во все стороны королева, которая уже докрутилась и довертелась до ненависти. В делах государственных им крутят и вертят министры, которые тоже уже докрутились и довертелись до финансовой катастрофы.

И король соглашается. И назначает сбор депутатов всех трех сословий на двадцать седьмое апреля1789 года.

Пока королем варится вся эта каша, у Пьера Огюстена закончен дворец. Однако, на удивление всем, он не переезжает в него. Помилуйте, куда же спешить? У него свои Генеральные штаты. В его типографии на прекрасной голландского типа бумаге печатаются билеты. Каждый любознательный парижанин, каждый любознательный француз и каждый любознательный европеец может такой билет на право входа приобрести. Ворота дворца откроются перед ним. Он может пройтись по всем его закоулкам и залам, прогуляться по парку, половить в озере рыбку, уединиться в одном из гротов, где всё располагает к интимной беседе.

И парижане валом валят во дворец. Они хватают билеты. Перед ними распахиваются ворота. Боже мой, они попадают в иной, роскошный, прямо сказочный мир! Они бродят по этому чудному парку и диву даются. Аллеи пересекаются. Аллеи кружа. Вдруг поворот, и открывается водопад. Там они находят часовню. В другом месте их ждет беседка. Внезапно открывается уютненькая полянка, а на полянке на фоне зелени нежной белизной сверкает скульптура. Никак невозможно не подойти. И подходят. Ага, это нынче всеми забытый Пари дю Верне, которого хозяин по-прежнему почитает как учителя и друга и отдает прекрасную дань его светлой памяти. Об этом, натурально, надпись гласит:

А вот храм, посвященный Вольтеру. На фронтоне выбиты слова уважения:

А вот Платон. С ним рядом раб играет на цимбале. Им сам хозяин посвящает два стиха:

Храм в честь бога вина окружен колоннадой. В храме можно выпить и закусить. Хозяин сообщает любезно:

Глаза посетителей разбегаются. Его то там, то здесь встречают фигуры писателей, финансистов и судей, и каждая изрекает мудрость или совет. Вот Эрос. На цоколе обращение, тоже в стихах:

А вот простая решетка. За ней простой камень. Наполовину врыт в землю. Свежая зелень обвивает его. Если раздвинуть ветки и наклониться над ним, можно прочитать, о чем во время досугов размышляет владелец дворца:

Он разочарован. Это естественно. По мнению толпы обывателей, он получил от жизни решительно всё, о чем обыватель только может мечтать: богатство, славу, положение при дворе, главное, конечно, богатство, которое так наглядно, так нагло демонстрирует этот дворец. Но если взглянуть на пройденный путь глазами философа, он сродни герою Вольтера. При дворе он ничего хорошего не нашел. Слава обернулась нескончаемой клеветой и нескончаемыми разбирательствами в судах всех инстанций. От победы в американской войне ничего не осталось, достаточно было бездарному королю подписать бездарный торговый договор и не прийти на помощь Голландии. Отныне Англия занимает первое место, а Франция превратилась в ничто. Сколько он затратил усилий, чтобы направить Австрию против России и не допустить её возвышения, а Россия сильна как никогда и Австрия в союзе с ней против турок, стало быть, и против Франции тоже. Собрание сочинений Вольтера, его посильный памятник великому человеку, расходится плохо. Богатство? Оно не дает наслаждения. Само по себе оно почти безразлично ему. Может быть, оттого он не спешит обосноваться в этом великолепном дворце.