этом двигателе было в порядке, водителю не хотелось находиться в салоне, и поэтому он поднял капот и трогал ремни, покачивал патрубки и контакты.

Федор шепнул что-то водителю на ухо, водитель опустил капот, забрался на сиденье, через секунду открыл дверь пассажирского салона.

Я замер перед входом, не решаясь. Тогда Роман осторожно сместил меня в сторону и вошел первым.

К вечеру все закончится. Я поднялся по ступеням за ним.

Внутри пахло мертвечиной. Я надеялся, что не будет, но пахло. Гроб стоял не на подставках, а на полу в проходе, крышка лежала рядом. Обычный автобус, не катафалк, места мало, задний ряд сидений снят, чтобы дать доступ к дверце.

Покойники, с которыми я раньше встречался на похоронах, больше походили на живых. Но не Кристина. Нос слишком острый, и кожа натянулась и пожелтела на скулах, волосы заплетены в убогую неопрятную косу. Верхняя губа задралась и показывала желтые зубы. Ногти обломаны. На шее, чтобы скрыть черную борозду от веревки, вязаный шарф.

Федор тоже заглянул в салон, поморщился.

— Чего стоишь, поезжай! — приказал он водителю.

Хлопнул по борту, водитель запустил двигатель. Я заметил, что сам Федор уселся за руль «Пассата».

Водитель начал выруливать из переулков в окрестностях сберкассы, сдал в акацию, она заскребла по крыше, водитель нажал на тормоз. Крышка гроба сдвинулась, Роман вскочил, успел поймать и остался сидеть рядом.

Осторожно выехали на Советскую и стали медленно пробираться между припаркованными машинами. Водитель включил вентилятор, попробовал включить радио, постучал по магнитоле, но из приемника удалось выбить только шум.

— Может, не надо музыки? — попросил я.

Водитель крутил тюнер, шуршать стало громче.

— Уважаемый, это все-таки…

Водитель не успел ответить, опять затормозил. Роман снова поймал крышку.

На дороге стояла Снаткина с велосипедом.

Я вспомнил про парашютистов — четвертого и пятого, кажется, их забыли в небе.

Водитель выругался и принялся сигналить, сгоняя Снаткину на обочину, но та стояла, набычившись и вцепившись в руль. Водитель газовал и сигналил, Снаткина не отступала. Терпение у водителя истощилось, и он выскочил из автобуса; я почему-то подумал, что он подводник.

Возле Снаткиной затормозил «Пассат». Федор подозвал водителя и стал ему что-то объяснять. Подводник яростно двигал челюстью, Снаткина оставила велосипед на обочине и влезла в салон, втиснулась на место рядом с гробом.

Водитель размахивал руками и указывал на нас. Федор размахивал и указывал пальцем в сторону площади.

Федор победил. Водитель пнул велосипед, затолкал его в салон, сдержанно матерясь, вернулся за руль.

Поехали дальше. Подводник с треском переключал передачи и яростно перегазовывал.

Снаткина поправила платок и наклонилась к гробу.

— Да кто такую косицу-то связал… — Снаткина покрутила косой Кристины.

Прищурилась на Романа.

— Не я, — отказался тот.

— Мужик связал, в морге одни мужики работают. Так же нельзя…

Снаткина вытянула косу из-под руки Кристины, сдернула с хвоста синюю резинку и принялась распускать пряди. Несмотря на скрюченные и вывернутые пальцы с узловатыми суставами, делала это ловко, движения ее стали округлы, уверенны и смелы.

— Тоже человек, тоже ходила… Да что ж ты такая…

Снаткина достала из прически изогнутый гребень с поломанными зубцами и расчесывала волосы Кристины. Заново разделяла, выбирала соринки и распрямляла узелки. Я не мог оторваться, смотрел.

— Вот так лучше…

Снаткина закрепила волосы Кристины резинкой. Теперь коса смотрелась иначе — толстая, пышная, словно все, что осталось в Кристине живого, было собрано в эту косу. Как лен. У меня волосы цвета льна. А глаза как льняной цвет, синий огонь, лучший лед.

Снаткина отряхнула руки и дотронулась до сиденья, щелкнуло электричество.

— Ах ты! Еще кусаешься… — Снаткина погрозила Кристине пальцем. — Успокойся уже, все, отбегала…

Свернули на Гаражную, напротив Нового парка кончился асфальт, и автобус стало болтать, велосипед дребезжал. Снаткина вытянула ногу и подперла гроб.

— А космы хорошие отрастила, — сказала Снаткина с завистью. — Такие тысячи за две можно продать, свои, некрашеные ни разу. Ей-то уже не нужны…

Снаткина посмотрела на меня выразительно и принялась ощупывать карманы.

Я достал деньги и протянул их Снаткиной. Две тысячи. Снаткина взяла, свернула в трубочку.

— Да и ножниц нет, — сказала она. — Я огурцы подрезала, когда позвонили, в грядках и оставила…

— Кто позвонил? — спросил я.

— Да кто его знает, позвонил, сказал «иди к сберкассе». Я побежала, тут вы… Ты зачем здесь поехал?! Прямо надо!

Водитель ее слушать не стал, автобус покатил под гору. Гроб сдвинулся и уперся в крепление сиденья. Кристина тоже сдвинулась, уткнулась затылком, руки неприятно приподнялись. Роман отвернулся. Я смотрел.

— Ладно, ладно, не сердись, — усмехнулась Снаткина. — Нечего размахивать…

Снаткина стала устраивать руки Кристины, прижимая их к стенкам гроба, руки упрямились.

— Сердится, что на второй день хоронят, — пояснила Снаткина. — Потише езжай, шофер! Растрясешь!

И, повернувшись к нам, добавила:

— Чего сидите?! Держите, а то вовсе выскочит!

Роман попробовал надавить Кристине на плечи. То есть он хотел надавить на плечи, но не смог до них дотронуться.

Автобус тряхнуло еще, и тело Кристины перекосилось сильнее. Почему в объезд? На кладбище ведут две ровные дороги, но мы едем с горы, почему надо с горы…

— Ничего не умеете. — Снаткина хотела плюнуть, но спохватилась.

Я пересел на другое место, в ноги, ухватил Кристину за щиколотки и слегка подтянул.

Мертвечиной запахло сильнее.

— Закисла девка, — высморкалась Снаткина. — Надо спичек пожечь, а то провоняем, неделю потом кусок в глотку не полезет. Эй, шофер, спички дай!

Водитель не услышал.

— Спички давай!

Водитель, не оборачиваясь, кинул Снаткиной коробок. Снаткина зажгла спичку.

Запахло селитрой. Или серой. Что там в спичках.

Спичка догорела, Снаткина бросила ее на пол автобуса, зажгла другую.

— Мать моя за неделю задуханилась. — Снаткина поводила спичкой над Кристиной. — На ногах была и в уме, а уж и завоняла. Отец сразу сказал — не жилица, пошел и хозяйственных спичек взял две коробки. Так и жгли. Нет запаха хуже мертвечины…

Послышался звук сигнала, «Пассат». Федор обогнал.

— А вот твоя бабка не воняла, — сказала Снаткина. — Это потому что мяса не ела, только чай с черным хлебом пила.

Федор замигал аварийкой и начал снижать скорость. Подводник принял к обочине, остановился. Федор выскочил из машины, заглянул к нам.

— Чего тебе? — тут же сказала Снаткина. — Ехать надо, а ты тормозишь!

— Витя, на секунду…

Я вышел.

Я не почувствовал разницы, на воздухе тоже пахло мертвечиной. Я стоял у обочины рядом с полосой иван-чая и дышал мертвечиной. Снаткина жгла и жгла спички.

Федор закурил. Надо попросить сигарет, они воняют дольше.

— Витя, послушай…

Федор мялся. Рубашка его окончательно пропотела от подмышек до