суетне дать концерт (!). Утром «заботливый» дядька со мной у моей двери. Заходил и днем насчет наличия книги Айтматова в библиотеке. Во время капельницы приходил Вад. Ив., с ним о Лескове, о музыке для его больных. <…>. Заглянула Тамара, массажистка. Почитывал в паузах журнал «Знание — сила». В 4.30 стук: Алена. Ее вчерашний день: после Консерватории была у Беляковых, брала у Валечки журналы мод (II) для Журавлихи (!!) в связи с поездкой. В 6 часов к ней домой пришла Анта: беседа была без границ. <…> Аля вела себя безупречно во всех отношениях. Умница моя… Звонил Але Андрей: пленка Восьмой очень хороша; сам же он бедствует с Леной. Алин день сегодня: в оркестре рассказы о Сибири, о потрясающем первом секретаре Томска (Аля привезла мне от него телеграмму), но зато и об отравлениях и простудах в Новосибирске, о четверке «наших артистов», явившихся на посадку, чтоб лететь в Ленинград, на четвереньках… <…>. Почти все время, пока Аля у меня, идет отвесный снег с дождем. Алена даже попросила задернуть занавески: рябит в глазах, а я — будто на фоне окна несусь вверх. Аля была все время теплой, близкой, открытой. Ушла в 7.20 вечера. Смотрел из ординаторской, как она отъехала. (Взяла Айтматова, а привезла Лескова.) Записал день: 8 часов вечера. Поторчал на телевизоре; в 9 час. позвонил: Алена занимается. Проторчал «Время». В 10 — «дома», молоко с ватрушкой. Все.

14 апреля.

Среда. 8 часов. Сестра с лекарствами. На лавочке у двери дядька: «Максим Шостакович уехал?!. Теперь отнимут у Филармонии имя Шостаковича». Откуда это??! «А население говорит…» Приход библиотекарши с «Белым пароходом» Айтматова. Зовет взглянуть на абзац обо мне в энциклопедии; уборщица; кардиограмма. Яркое солнце! 11–12 капельница; сестра с уколом, докторши: Рыжкова и «лечащая»: окончательный диагноз с предвидением обоих вариантов: 1) поездки; 2) ухода (если «не смогу»).

К лору: чистка, просветление и диаграмма слуха. Лично к Рыжковой один: подтвердила мои возможности «продолжить» дирижирование и гарантии в случае если будет «SOS» от меня. В 1.30 повалил отчаянный снег; быстро потом — светло. В библиотеке посмотрел абзац о себе в энциклопедии. Около 2-х массаж. В 2 — обед. Почитал. В 3 час. — Тамара. Вновь почитал. 3 час. 40 мин. — Аля (уселась со своими документиками выступлений, которые пойдут в качестве 2-й половины нагрузки). О дне следующего приезда ко мне, обо «аварии» с Михайловским на «политпроверке». <…> В 6-м часу уехала: киски голодные. Неудавшиеся мои проводы ее: разбил в ординаторской чью-то тарелку на подоконнике, тем временем машина ушла… Около 6-ти позвонил: все ли хорошо. Слава Богу, доехала хорошо. Записал день: 6.40. На хоккее до 8.30. Дома с Лесковым («Интересные мужчины») до 10-ти.

15 апреля.

Страстной Четверг. Встал до 8-ми. Светло. Солнышко. Дальше — все как обычно. <…> Полистал, вспомнил «Чертовы куклы». В 1.20 — Аля. Принесла новосибирскую грамоту, тарелки взамен разбитых мной в ординаторской вчера. Вспомнила у Астафьева: писатель не может быть ПЛОХИМ человеком; если он таков, то и кончит плохо. Не может найти 4-й том (?). <…> С 2 до 4.30 — 3-я часть Прокофьева. Походил по коридору, побеседовал с Аболиной Яковлевной. <…> С 5.30 до 6.30 — Евангелие. И вообще! Все это надо пере-пере-читывать! После ужина посмотрел полтора заезда хоккея (наши с итальянцами). Записал день: 8 часов вечера. В коридоре застрял на скамеечке опять с А. Як. Она — человек, конечно. Вернулся домой около 10-ти. Почитал кусочки «Колыванского мужа»…

16 апреля.

Пятница. Проснулся в 8.20. Пасмурно. В комнате очень холодно. Затопил [включил элекрообогреватель]. Все — немного позже: капельницу закончили в 12. Лена простужена. У меня — перебойчики… (цепочка ассоциаций: умирающий Рома, Лева и его злопамятность к прошлому, милейковской моей юности, Галя Уланова — 1-я картина «Жизели». Лечащая не раздевала даже. «Завтра работаем (субботник), — послезавтра разговляемся…» Читаю «Грабеж» Лескова (!!!). 1–1.30 Тамара. Проветрила у меня. В это время И.В.: звонит Алена. В ее кабинет — о приезде завтра. 2.30 — обед: супец поистине синтетический… После обеда до 4.45 — 2-я часть Прокофьева (подзабыл темпы…). До ужина походил и опять болтал с Аболиной Яковлевной. К 7-ми на телевизор: матч чехов с канадцами (очень здорово). «Время» и полматча наших со шведами (не ахти). Досидел до оскомины. 10.30 — делал постель, зашторился, «повымылся», принял снотворное. Тамара днем передала: Аля будет завтра в 7 часов. Придется ей потом ехать по темноте, и я буду беспокоиться… Ну да Господь с ней: знает, что делает.

17 апреля.

Суббота. Проснулся до 8-ми. Сердце замирает, слабость. Будущее кажется стеной неперелазной, непробиваемой… По коридору уже шумят: СУББОТНИК (!!!); галдеж, вскоре запустили чей-то магнитофон на всю железку. Лена с капельницей появилась уже в 9.30. Опять перебойчики, как вчера (но слабые и редкие). Попытался дойти до ванной: где там! Всюду трут, вытирают, моют, стоят лужи, толкотня. Сел, переписал вчерашний день и этот вот кусочек сегодняшнего (11 час. 30 мин.). Сел читать: «Скоморох Памфалон» (!) [H.С. Лескова].

Во 2-м часу зашел Алмазов с теплом и вниманием, сказал, что в любое время я могу здесь у них «укрыться» (и чтоб предстоящая поездка была последней, «…больше не надо»). Пришел и Вадим Иванович. Посидел, побеседовал о том о сем (от психиатрии — до Мустве у Чудского озера). В 2.30 обедал. В 3 часа закончил «Памфалона». Сон в кресле почти до 4-х. Перечел «Прекрасная Аза». Коридорами прошел кругом весь этаж: всюду тихо, спят после обеда.

На дворе дождь, лужи, видимо, тоже тихо. Почему-то давит голову, будто повышено давление… Посидел в кресле. Старался «расслабиться»; прочитал «Человек с ружьем».

В 6.50 — с авоськами — Аля. Еле пролезла в щелку закрытых ворот! До меня была у тети Вали, взяла куличик и пр. и сама поела. И мне привезла яичко, пасхи, куличика кусок, что я тут же и съел. Долго ехала: за мостом — «кирпич»; в четверг (15-го) стирала, в пятницу (16-го) — гладила; и оба дня — концерты.

NB: об Алином состоянии: будто все бежит, уже не может, замедляет, а все бежит… надо бежать…

Условились о приезде: завтра и во вторник (уже за мной…). Думая, что устает у меня, сказал ей: «Поезжай домой». Она: «Нет, еще посижу, отдохну». О моем отсутствии в доме: «Будто нет одного бока». <…> Кой-что увезла домой из моих шмуток и взяла Евангелие. Уехала около 9-ти,