такт тряске и икал водкой. Ефим поволок его в туалет, там сразу никого не стало — страждущие поспешили потерпеть с нуждой до лучших опростательных времен. От стремительных перемещений инфернальной парочки стоял свист и холод.

— Ну все, Вера этого не переживет! — пообещал, наконец, Ефим Фоме, и они пошли обратно сквозь море невест, которое расступалось перед ними, словно перед народом Моисея и тогда в его бурных водах мелькали черные мачты тонущих женихов.

Вера была прекрасна и воздушна, как огромный трехъярусный торт, усыпанный цветами невинности — фата, белоснежный лиф с серебристым болеро и пышный, ослепительно белый кринолин юбки. Сравнения не выдерживал никто, даже алебастровый Гименей, на страже у дверей, и она стояла совершенно одна, вокруг нее — глухая полоса отчуждения, никто из невест, накануне регистрации, не рисковал подойти и подпустить женихов ближе, чем на три метра — убойной силы прекрасного.

Появление рядом с ней Фомы, грязного, в халате на босу ногу, вводило в шок, как черный таракан — в безе, казалось, его должно разорвать на части от такого кощунства. С нетерпением ждали реакции Веры — падений, криков, пены, но она только на мгновение округлила глаза и тут же снова нацепила маску неприступного обаяния девственности, не доставив удовольствия присутствующим.

— Вы что с ума сошли? — процедила она сквозь белоснежную улыбку. — Решили все-таки испортить свадьбу, комсомольцы? Куда вы дели костюм, Фима?

— Скажи спасибо, что сам остался! — кинжально улыбнулся Ефим в ответ. — Я отпустил его буквально на две минуты в туалет и он умудрился продать с себя все, даже носки, и напиться! Смотрю, стоит уже в халате, лыка не вяжет!.. Блядь, как он мне надоел, астронавт!..

Ефим с силой вогнал свои руки в шевелюру и подбросил её черной стаей над головой.

Но Вера думала о другом.

— Как думаешь, нас в таком виде примут? — спросила она, снимая платочком копоть странствий с лица Фомы и желтым взглядом пантеры отгоняя не в меру любопытных.

«Миллионер, — поняли в загсе, — сумасшедший миллионер!»

— Где ж ты был, графинчик? — ласково приговаривала она, охорашивая Фому. — Так, примут, Фима?

— Ну-у, не знаю! — протянул Ефим. — Это же пиздец какой-то раннехристианский!.. Василий Блаженный, а не жених!.. Ментовкой пахнет, надругательство пришьют! Он же ни хрена не соображает, весь в шрамах, словно блатной в бегах, того и гляди рот откроет!.. Свинчивать надо, Вера!

— Куда свинчивать, Фимочка? — спросила Вера все тем же ласковым голосом, но непреклонно. — Я же знаю, ты можешь. Сделай! Не мне же этим заниматься? Может, кто костюм даст?

— Да кто?! — громко оглянулся Ефим, и костюмов не стало, даже некурящие закурили, вокруг стена невест, готовая, в случае чего, упасть в коллективный обморок.

— Ладно! — хмыкнул он, успокаиваясь. — Заходим туда… — Он кивнул на Гименея в дверях. — Как жених и невеста, а потом уже этого пророка представим. Авось пронесет. Нас уже вызывали? Она одна?

— Одна. Сейчас выйдет…

— Увидит нас — рак мозга! — подхватил Ефим. — Господи, как я люблю бывать с вами в обществе! Вечно-то какая-нибудь хренотень, не обморок, так припадок!..

Он снова оглядел Фому.

— Блин, когда успел? Пять минут! Так не бывает! Откуда шрамы, лыцарь?..

В это время открылась высокая дверь и в сияющем солнечном проеме появилась умело взволнованная регистраторша, с красной лентой поперек груди. Спортсменка на финише.

Грянул Мендельсон. Финиш.

— Добро пожаловать, в наш дворец бракосочетания! — улыбнулась дама Вере и Ефиму.

И тут заметила между ними Фому, плывущего, буй знает в каких небесах. Её официальная взволнованность слегка сквасилась. Что еще придумают, читалось на ее лице, чтобы испоганить самый светлый праздник в своей жизни? А потом еще удивляются, почему семья не сложилась?

На фоне сияющих Веры и Ефима, Фома был отвратительной кляксой.

— Так, вы жених? — спросила женщина, лаская взглядом Ефима.

— Пока я! — подтвердил Ефим. — Потом — он!

— Не сегодня! — отрезала тетечка, давая понять, что шутки неуместны, что началось таинство.

— Так, молодые, проходим! — скомандовала она. — Впереди жених с невестой, далее…

Далее регистраторша никого, кроме того же Фомы, не увидела.

— Далее остальные! — закончила она рекогносцировку, и бодро шагнула в торжественный зал бракосочетаний.

Мендельсон бравурно умилялся, Гименей бесстыдно разглядывал свои гениталии, делая вид, что смотрит на руку, клацал вспышкой фотоаппарат, а Фома упирался, как бык перед бойней.

Вера и Ефим, подхватив с обеих сторон, буквально втащили его в сияющий проём двери, словно во исполнение дурной аллегории о двух ангелах и нераскаявшемся грешнике перед вратами вечности. Двери закрылись, оставив следующие пары в полном недоумении, кто же на ком и как? И если — эти, то на фига этот?..

— Вы что? — обомлела дама с лентой, увидев козла и трепетную лань в одной телеге.

— Кто это?.. Разве не вы жених? — обратилась она к Ефиму.

Ефим растрогался.

— Увы, мадам, я пережил такой же шок! — поделился он. — Но теперь… вот!

Он жестом представил Фому.

— Что — вот? — громко и возмущенно спросила регистраторша. — Кто это? Почему он в каком-то?..

Она не нашла слов для описания свадебного наряда Фомы, а тут еще обнаружила, что он босой, да еще и пьян. Её аж передернуло. Хвала Гименею, что Ефим успел сорвать номерок с ноги Фомы, регистрация могла закончиться, даже не начавшись. Впрочем, она и не начиналась.

— Вы что издеваетесь?! — еще повысила голос регистраторша. — Откуда он? Вы понимаете, где вы?!

Еще немного и она могла перейти на визг, что опять-таки грозило срывом церемонии.

Молния сверкнула из-под вуали Веры, и Ефим бросился вперед.

— Софья Евгеньевна! — вскричал он, подхватывая готовую сорваться даму под локоть и читая бейджик на ее груди. — Не казните!..

Он включил свое страшное обаяние и — зашатались стены.