В VIII веке, повествует С. Майлс, ссылаясь на хроники Омана, маскатские арабы, хаживавшие в Китай морем уже за семь веков до нашей эры, вели широкую торговлю в Кантоне. Агенты оманских торговых общин и владельцев судов селились также в Сиаме, на Яве, Суматре и на других островах Юго-Восточной Азии. Поскольку брали они в жены местных женщин, то арабский язык сделался со временем lingua franca во всех портах между Маскатом и Китаем. Оманские торговцы везли в Китай акульи плавники, ладан, жемчуг, персидские ковры, шерстяные одежды, драгоценные камни из Индии и с Цейлона, и слоновую кость из Африки, а вывозили шелк, фарфор и китайских девочек для аравийских гаремов.

Анналы прошлого свидетельствуют, что китайцев к мореплаванию и морской торговле с дальними странами приобщили мореходы и негоцианты из Джульфара и Сухара. Мореходы Омана подвигли китайцев к тому, что они стали строить джонки и, следуя вначале за судами оманцев, а затем и самостоятельно, доставлять свои товары в Сираф (город, заложенный южноаравийцами на Персидском побережье Персидского залива), Маскат и Мукаллу, где у них имелись специальные якорные стоянки (Мукалла Чайни, к примеру, в Мукалле). После того как Сираф разрушило и буквально стерло с «лица земли» землетрясение (977 г.), торговля Китая с Аравией замкнулсь на Маскат и Сухар. Восстание Хуан Чао, происшедшее в Китае в 878 г. и унесшее 120 тысяч жизней арабских, персидских и еврейских купцов и членов их семей, прервало движение китайских судов в Маскат, а маскатских – в Кантон; и на какое-то время местом для совершения торговых сделок стал для оманцев и китайцев Цейлон[590].

Сохранились сведения об оманской торгово-дипломатической миссии в Китай во главе с Хашимом ибн ‘Абд Аллахом и о его встрече с императором Шэнь-цзуном из династии Сун. Будучи впечатленным ученостью и обширными знаниями этого человека о странах и народах мира, рассказывают хронисты, он изъявил желание, чтобы «мудрый оманец» пожил какое-то время в Китае, и должным образом познал и эту страну. Хашим провел в Кантоне несколько лет. Путешествовал по стране. Исполнял даже должность главы района Кантона, где проживали иностранцы, среди которых насчитывалось, к слову, 10 тысяч арабов. Возвратился Хашим в Оман в 1072 г.

Яркая страница в истории китайско-аравийских отношений – морские походы к берегам «Острова арабов» выдающегося китайского флотоводца Чжэн Хэ (1371–1435). Предка его, Са’ида ад-Дина, уроженца Бухары, хан Хубилай, владыка Китая, «поставил губернатором» Юньнани. Отец и дед Чжэн Хэ совершали паломничество в Мекку. За долгие годы, что Чжэн Хэ провел в море (1404–1433), командуя легендарной Армадой династии Мин, он неоднократно заходил на Ормуз и в Джульфар, Маскат и Аден, посещал Джидду[591]. Карта, составленная Чжэн Хэ, легла впоследствии в основу карты Фра Мауро (1459), бывшей в свое время самой востребованной среди мореходов Европы.

Впервые у берегов Аравии Чжэн Хэ побывал во время своей четвертой морской экспедиции (1413–1415). Возвратилась она в Китай с послами нескольких правителей, в том числе Ормуза и Дофара. Известно, что они встречались с императорм Китая. По завершении их миссии, в ходе которой была достигнута договоренность о расширении торговли, послов по распоряжению имератора доставил на родину на кораблях его пятой экспедиции Чжэн Хэ (1416–1419). Тогда китайские корабли посетили несколько портов на побережье Омана, о землях которого Чжэн Хэ отзывался как о «родине великих корабелов и искусных мореходов». По его словам, аравийские океанские суда доу можно было считать самыми быстрыми в мире (их скорость составляла 8–9 узлов в час), а оманских мореходов и лоцманов – самыми лучшими из тех, с кем ему доводилось встречаться.

В 1421 г. состоялась еще одна миссия в Китай представителя правителя Дофара. Сохранились сведения о том, что его принимал император Чжу Ди (Чэн-цзу), поручивший Чжэн Хэ непременно посетить Дофар в рамках его планировавшегося в том же году очередного похода в Индийский океан. Повеление императора было исполнено. Тогда же, в 1421 г., когда китайская флотилия стояла в Адене, то правитель города предоставил Чжэн Хэ лоцманов, с которыми он на нескольких судах предпринял морской переход в Джидду. Находясь там, побывал с караваном правителя Адена в Мекке, где совершил поклонение Каабе. К слову, скончался великий китайский мореплаватель и флотоводец в Индии (1433).

Чайные фарфоровые китайские сервизы, датируемые VII в., и обнаруженные археологами в Ра’с-эль-Хайме и на острове Дальма (Абу-Даби, ОАЭ), являвшемся некогда крупным пунктом жемчужной торговли, куда хаживали и китайские купцы, свидетельствуют, что арабы Юго-Восточной Аравии поддерживали динамичные торговые связи с Китаем. Долгое время изделия из фарфора были в Аравии буквально на вес золота. За них на рынках Маската и Сухара, Сирафа и Джульфара давали столько золотых монет, сколько они весили. И по сей день наличие дорогой фарфоровой посуды в Аравии вообще и в Омане в частности, особенно кофейных и чайных сервизов, – это признак изысканого вкуса владельца дома. Китайские фарфоровые сервизы работы старых мастеров, и автор этой книги тому свидетель, – являются гордостью частных коллекций состоятельных и именитых торговых семейств в Аравии, будь то в Омане или Дубае, в Кувейте или на Бахрейне.

Среди других известных рынков в Юго-Восточной Азии, куда регулярно наведывались торговцы из Омана, следовало бы назвать также острова ар-Рами (Суматру) и Джаву (Яву). «С острова ар-Рами, что в Море ас-Син», говорится в работах арабских географов, торговцы из Южной Аравии, в первую очередь из Сухара и Маската, вывозили драгоценные камни, коих имелось там «несметное множество». Что касается острова Джава, то ходили туда оманцы в основном за «соком [камедью] камфорного дерева». Везли также с Джавы или с аз-Забаджа, как они еще называли Яву (по имени обитавшего там «животного аз-забад», то есть мускусной кошки), явайский мускат и алоэ.

Что касается товаров, которые торговцы-оманцы традиционно поставляли на рынки Месопотамии и зоны Персидского залива, то из земель Южной Аравии они везли амбру, диорит и благовония. Из Африки завозили рабов, слоновую кость, золото, эбеновое и сандаловое дерево, шкуры диких животных; из Индии – пряности и тик; с Сокотры – алоэ; с Цейлона – цветные камни[592].

Особое место в торговле оманцев прошлого занимали благовония – ладан и мирра из Дофара и Хадрамаута.

Согласно легенде, бытующей в племенах Хадрамаута, Мирра, дочь одного из царей Древнего Кипра, страшно прогневала отца своего, когда сошлась со слугой-рабом. Проведав о том, что царь-отец решил ее наказать, прилюдно выпороть и чуть ли не посадить в темницу, она бежала и укрылась в землях далекой «страны ладана». Там, тоскуя по дому, по родным и близким, и обливаясь горькими слезами, иссохла настолько, что стала походить на тень небольшого деревца, одиноко стоявшего напротив ее жилища. Боги, благоволившие к ней, заметили это сходство – и превратили ее в такое же дерево, но непростое, а благовонное. И назвали его миррой[593]. И вот почему. Сок, стекающий с порезов на этом дереве, как и слезы со щек принцессы-беглянки, – горькие на вкус (слово «мирра» в переводе с арабского языка значит «горький»). Но вот кусочки камеди мирры, будучи зажженными в курильнице, источают такой же приятный запах, какой исходил, по легенде, от волос и кожи красавицы Мирры.