и придерживаться его. Теперь ваш гений может проявиться… Увы, пороки тоже. Я все помню. Орин, его сыновья, владельцы мастерских, измывающиеся над беззащитными рабами. Мошенники, насильники и убийцы. Вы не будете забыты. Наказание вам — ужасная участь и позорная память. Некоторые преступления, рожденные одной только несправедливостью озаренного мира, будут прощены. Остальные — никогда. Ни прошлые, ни настоящие, ни будущие. Ирьян и подобные ему справятся с этой задачей. Он достойный человек, и я верю, что таких большинство. Человечество ступит на путь добродетели. И когда придет время, оно поведет за собой прочие народы».

Ферот бродил по пыльным коридорам и пустым залам, обследуя этаж за этажом. Спускаться по длинным витиеватым лестницам оказалось намного проще, чем подниматься, однако теперь епископ почему-то очень отчетливо представлял, как он, неосторожно поставив ногу, оступается и катится вниз по ступенькам, ломая конечности. Атлан понимал, что эти опасения довольно нелепы, но ничего не мог с собой поделать. Ему не хотелось так глупо погибнуть на заре новой эпохи. К слову, о мертвецах…

«Скоро нежить обретет свободу. Хозяева Могильника не смогут удерживать их в неволе, когда будет провозглашено всеобщее равенство. Но вряд ли многие ожившие мертвецы покинут город-кладбище. Кто хотел, тот уже ушел со мной… с Ахином. Пустоглазый и его единомышленники останутся там, где давно нашли свое место. Он был прав — живым этого не понять. Однако найдутся и те, кто не решился покинуть Могильник с одержимым, но всегда желал посмотреть в «иные окна», как Перевернутый. Перед ними откроются все дороги мира, который им придется заново познавать за порогом смерти. Иные же попробуют начать новое существование или вернутся туда, куда их приведут остатки памяти… Трехрукий, ты преподал всем нам ценный урок. Ты так и не стал тем, кем тебя считали окружающие. Ты решился быть собой. Самый человечный нечеловек. А что касается Одноглазого… Что ж, вряд ли такое повторится вновь. Даже если древнее темное проклятие не ослабло, оно утратило свою цель — убивать и пожирать плоть светлых созданий, которых больше нет, как и самого Света. Нежить наконец-то обретет волю и свободу. А что делать дальше — решать только им».

Ферот услышал голоса. Он ускорил шаг, направившись туда, откуда они раздавались, и вышел на террасу сада Цитадели. Это место почему-то почти не изменилось, когда крепость лишилась озаренной души. Наверное, природа неподвластна даже Свету.

Остановившись под сенью деревьев, епископ увидел суетящихся людей, которые шумно спорили — следует ли им самим искать выход из Цитадели, внезапно изменившейся самым пугающим образом, или же нужно дожидаться помощи.

Неподалеку стояло несколько фей. Они выглядели потерянными и изнуренными, как будто прожитые в беспечном веселье года разом навалились на них грузом усталости и морального истощения. Их полупрозрачные крылья стали бесцветными, а облик утратил мистическое очарование. Очевидно, исчезновение сущности чистого Света нанесло народу фей весьма ощутимый ущерб. Наверное, они это заслужили.

По террасе сада время от времени пробегали и атланы, в основном клирики невысоких чинов. Ферот подозвал одного из них:

— Где кардинал Иустин и архиепископы?

Необходимо как можно скорее объяснить им произошедшее, передать слова светлых духов и Повелителя, а также подтолкнуть их к принятию правильного решения относительно будущего Атланской империи. Пусть они властолюбивы и высокомерны, но совсем не глупы. Сопротивляться реалиям новой эпохи бессмысленно.

— Кардинал и… — клирик запнулся, в ужасе уставившись на угольно-серую кожу вокруг левого глаза епископа: — Это проклятие? Мы все прокляты?! Я знал!

— Нет, это… из-за болезни, — поспешил успокоить его Ферот. — Наследственная болезнь.

— А… простите, — пробормотал атлан, с некоторым усилием отведя взгляд в сторону. — После случившегося я во всем вижу проклятие.

— Неудивительно. Так где сейчас кардинал и архиепископы?

Клирик нервно дернулся в попытке пожать плечами.

— Исчезли.

— Как исчезли? — нахмурился Ферот.

— Вот так. Все находились в зале заседания совета. И я там был. А потом стены, пол, потолок… Все как будто поплыло, сместилось в сторону, оголяя какую-то старую каменную кладку. Везде пыль, осколки и, кажется, обломки древней мебели. Оно, знаете, выглядело так… так… как сказать… оно словно лежало на дне реки все это время, а мы видели только поверхность воды. А когда вода внезапно ушла, оно стало реальностью. Та Цитадель, в которой мы жили и работали, просто взяла и исчезла. Исчезла!

— А что случилось с Иустином?

— Это и случилось, говорю же, — клирик судорожно вздохнул. — Кардинал, архиепископы, большинство атланов высших чинов и несколько фей — все они исчезли вместе с той Цитаделью. Остались немногие.

Душа озаренной крепости, созданная общественным сознанием атланского народа, его искренней верой в рукотворные идеалы, в собственную исключительность и в совершенство пропитанного предрассудками правосудия, была материализована светлой силой изначальной сущности. Но чистый Свет покинул этот мир, и Цитадель канула в небытие, забрав с собой своих хозяев и создателей, преданных доктрине всей душой и разумом.

— Понятно.

Ферот задумался. Атланское правительство навечно застряло в каком-то измерении, которого, должно быть, уже не существует. Теперь обсуждать будущее страны не с кем. Но, наверное, оно и к лучшему. Ведь Атланской империи как таковой давно нет. Пришедшее из позапрошлой эпохи понятие должно было там и остаться, но избранный Светом народ не мог отказаться от собственного величия, пусть оно и сохранилось только в названии.

Теперь все иначе. Нет страны, но есть мир. И определять судьбу этого по-новому старого мира будут не одни лишь атланы, а все народы, населяющие его.

— Может, вы что-то знаете? — с надеждой в голосе спросил клирик. — Никто ничего не понимает. Что произошло?

— Свет был принесен в жертву ради спасения всего сущего.

Настолько безумную фразу придумать невозможно. Так могла звучать только правда.

— Свет… что? — глаза молодого атлана вновь округлились от ужаса. — Нет! Нет. Да? Да… Я ведь почувствовал. Я ведь все почувствовал! — он вцепился в плечи Ферота: — Что же теперь с нами будет?!

Епископ мягко отстранил его от себя и печально улыбнулся.

— Я не знаю. Попробуем жить дальше, наверное.

Ошарашенный клирик отступил, повернулся и медленно побрел, направляясь явно не туда, куда так торопливо бежал несколько минут назад.

«Что же теперь с нами будет? — мысленно повторил Ферот, глядя ему вслед. — С нами, с атланами? Ну… Нам предстоит многому научиться. И нашими наставниками станут те, кого мы веками презирали. Придется перешагнуть через высокомерие и многочисленные заблуждения об иных народах, мире и нашем месте в нем. Озаренная Цитадель забрала с собой не всех. Здесь, как я понимаю, остались те, кто мыслит гибче и способен изменить свое