части тела. Но он все же смог встать с пола, хватаясь рукой за ржавую решетку, и медленно поковылял по коридору к выходу.

— Спасибо, — пробормотал Ферот, так и не оглянувшись. Он не осмелился увидеть себя, распятого на стене тюремной камеры.

— Ахин? — послышался слабый старческий голос. — Это ты?

Епископ не мог не узнать Киатора, хотя раньше никогда не встречался с ним лично. Если не считать то время, что старик провел с ним, заботясь, воспитывая и обучая его. Только благодаря ему Ферот смог выжить, когда от него, одержимого младенца, отказались кровные родители.

«Нет! Это не мои воспоминания. Я не Ахин. Нет ведь?..»

Атлан остановился, чтобы отдышаться. Мысли снова спутались, сворачиваясь в клубок нераздельного сознания. Но он не мог сосредоточиться и прийти в себя, ему мешало странное и незнакомое чувство. Наверное, Ферот был искренне рад встрече с названным отцом, хотя по атланским обычаям отношения между родителем и ребенком представлялись чем-то вроде делового сотрудничества, ибо все они — возлюбленные дети Света. Поэтому епископ не понимал своего облегчения, увидев Киатора живым.

— Ты… — пожилой сонзера подслеповато прищурился, силясь разглядеть фигуру в коридоре. — Прошу прощения, я обознался.

«Все верно. Я не Ахин», — убедился Ферот. Это одержимый был рад встрече с Киатором, а не он. Впрочем, с чувствами спорить гораздо сложнее, чем с воспоминаниями.

Подволакивая непослушную ногу, епископ подошел к запорному механизму на стене. Ухватившись рукой за ворот, он с усилием провернул его, едва сохраняя и без того нарушенное равновесие. Массивная ржавая щеколда сдвинулась с таким скрежетом, словно намеревалась этим звуком раскрошить зубы. Дверь камеры открылась.

Киатор вышел в коридор казематов. Заточенные вместе с ним сонзера и силгримы, кто еще был способен передвигаться самостоятельно, осторожно приблизились к решетке, но покидать место своего заключения даже не собирались, только стояли и с опаской поглядывали на странного атлана. Бежать нет смысла — незачем и некуда.

— Что это значит? Непохоже, чтобы ты пришел допрашивать нас или сопроводить на казнь, — пробормотал Киатор, внимательно присматриваясь к епископу: — Я тебя знаю?

Ферот повернулся к нему лицом. Он старался держаться прямо, сохраняя остатки атланского достоинства, но из-за онемевшей половины тела, изможденной физиономии и измазанной в грязи одежды его с легкостью можно было принять за скривившегося доходягу, только что покинувшего одну из камер казематов. Что, в принципе, не так уж далеко от действительности.

— Комендант? — изумленно выдохнул сонзера.

Его лицо было хорошо знакомо всем порождениям Тьмы. А вот он не знал никого из них.

— Уже нет.

— Но что?.. — Киатор заметил полностью черный левый глаз епископа и потемневшую кожу вокруг: — Не может быть… Ахин?

— Я не Ахин, — Ферот помолчал, собираясь с мыслями. Ему до сих пор тяжело давалось осознание того, что он — это не он. — Точнее, я не совсем Ахин. Я Ферот, атланский епископ и бывший комендант Темного квартала. Я атлан… Одержимый атлан.

— А Ахин?

— Мертв.

Старик опустил голову. Ожидаемый итог. Но все равно очень больно.

— Мои дети, — прерывисто вздохнул Киатор. — Мои сыновья…

— Что случилось с Мионаем? — обеспокоился Ферот.

Пусть молодой вспыльчивый сонзера всегда довольно пренебрежительно относился к одержимому, но они все же были братьями, хоть и не кровными. И епископ это почувствовал.

— Мы долгое время призывали порождений Тьмы к борьбе. Хотели изнутри города поддержать Ахина, когда он начнет наступление на Камиен, — старик дрожащей рукой ухватился за решетку камеры. — Но создания Света обо всем узнали. И наши темные сородичи… Самые решительные, самоотверженные, сильные… Их больше нет. Все циклопы и демоны были истреблены в первую очередь, как самые опасные. Бесов солдаты убивали просто так. Многих сонзера, силгримов… Все они… Мы снова проиграли, даже не начав бой. Мы раздавлены. Столько смертей по моей вине… — он судорожно всхлипнул, потирая воспаленные слезящиеся глаза. — Лишь дух Мионая и еще десятка порождений Тьмы не был сломлен. Мой сын бросился в бой, едва заслышав звон сигнального колокола. Но ни он, ни те, кто пошел за ним, не смогли пробиться даже через оцепление Темного квартала. Они были убиты. И… все закончилось.

— Еще нет, — сквозь сжатые зубы прошипел Ферот. Он возненавидел себя, за то, что так долго был частью этого жестокого и несправедливого мира с искусственными истинами. Кто к кому испытывал ненависть в переплетении сущностей одержимого атлана — уже не важно, ведь он был полностью согласен с собой. — Я завершу начатое Ахином. Я уничтожу сущность Света!

Киатор молча окинул его усталым взглядом, в котором не осталось ничего, кроме тусклого блеска ожидания конца.

— Мне известно, где находится ее материальное воплощение, — продолжил епископ, распаляясь все сильнее. — Я смогу уничтожить сущность Света, смогу восстановить баланс изначальных сил! Мир не разрушится, наши народы будут…

— Делай что хочешь, — перебил его старик. Он снова потер грязными пальцами глаза, а затем повернулся и угрюмо побрел обратно в камеру. — Я заботился о судьбе мира так, будто бы он принадлежит мне. Довольно. На, держи, — Киатор не глядя махнул дряхлой рукой в сторону Ферота: — Забирай мир себе. Теперь это твоя проблема.

— Неужели ты собираешься остаться здесь?

— Я там, где мой народ, — прокряхтел Киатор, усаживаясь на пол за решеткой. — Нам не осталось иного места.

Снаружи их действительно ожидала лишь смерть. Как, в общем-то, и самого Ферота. Однако епископ все же надеялся, что охрана не запрет его тут же в казематах или не убьет на месте, а поведет к архиепископам. Ситуация-то все-таки весьма неординарная. И по дороге Цитадель сама вытеснит проклятого еретика из тела своей светлой ипостаси в изначальный облик пустынной крепости, где никто не помешает Фероту добраться до хранилища сущности Света и положить конец дисбалансу изначальных сил.

План, конечно, был напрочь лишен важных деталей и почти целиком основывался на удаче. Очевидно, подобный подход к дальнейшим действиям епископу достался от Ахина. Тем не менее ничего иного ему в голову пока не пришло.

— Каждый сможет найти свое место в новом мире, — пообещал Ферот. — Я вернусь за вами.

— Именно так сказал бы Ахин, — меланхолично пробормотал Киатор. — Но я не могу поверить ни тебе, ни ему, уж простите. Я родился на заре эпохи торжества Света, эпохи добра, победившего зло. И за всю свою жизнь я не застал ни одной перемены к лучшему.

— Понимаю. Но если у меня все же получится…

— Не переживай. Я не поведу свой народ путем возмездия за унижение и рабство, — сонзера тяжело вздохнул, прикрыв глаза. — Пролито слишком много крови. Мы жили, призывая порождений Тьмы к борьбе, — он