(ныне ей ненавистного) не вспомнит о предвещенной опасности, покуда страшное событие не свершится и бедное дитя не станет жертвой голодной анаконды!

– О убийца моего счастья… моего покоя! – возопил Аморассан, в невыразимой муке вырывая у себя клочья волос. – Ты не советник-остерегатель! Ты не порождение светлого мира! Ты – демон-истязатель! Ты – дух отчаяния!

– Значит, ты понял наконец? – раздалось в ответ. – Верно! Отчаяние – мое подлинное имя. И самый миг, когда оно сорвалось с твоих уст, был назначен судьбой для того, чтобы я представила тебе все гибельные последствия твоего безрассудства и твоей гордыни. Так слушай же!

– Нет! Нет! Никогда! – выкрикнул Аморассан. – Никогда больше не услышу я тебя, о жестокий вестник зла и печали!

В исступленном отчаянии он устремился к высокому утесу, подножье которого омывал океан. Но когда он достиг вершины, там уже стояла дева-дух во всем своем холодном величии, и несчастный застыл на месте, словно окаменев.

– Недальновидный смертный! – молвила она. – Выслушай, что скажет тебе твоя раба, а потом умри, если хочешь. За твоим падением с обрыва я буду наблюдать так же спокойно, как за полетом осеннего листа. Все твои приказы я исполнила в точности. Я явила тебе истину: дала возможность прозревать людские сердца и развеяла заблуждения собственного твоего сердца. Теперь послушай, как все было бы, когда бы ты положился на силу добродетели и защиту Небес и оставил меня в покое на моих островах вечной стужи и мрака.

Да! Абу-Бекер все равно добился бы благосклонности султана, все равно занял бы высокий властный пост, но твой гений, не терзаемый сомнениями и уверенный в благости твоих намерений, позволил бы тебе успешно противостоять пагубным последствиям его деятельности. Сердце султана все равно отчуждилось бы от тебя, но лишь временно. Твердо полагая себя достойным дружбы Ибрагима и сам питая к нему неослабную дружбу, ты боролся бы с коварством Абу-Бекера неодолимым оружием правды и честности. Ты со всей откровенностью излагал бы султану свои надежды, опасения, сомнения и постепенно растопил бы его холодность своим теплом. Чувствуя всю полноту твоего доверия к нему, он всегда сохранял бы долю доверия к тебе. Твой брат все равно остался бы злодеем, но только от тебя зависело бы, кто именно подтолкнет его к преступлению: ты или Абу-Бекер. Если бы ты по слабости душевной выполнил просьбу отца и поставил Земана губернатором Бургланы, он отдал бы провинцию врагу, и кровь залила бы плодородные равнины Гузурата – однако тогда ты получил бы великолепную возможность проявить свою храбрость, преданность, любовь к родине и всю мощь своего гения. Сознание опасности заставило бы Ибрагима вспомнить о твоих талантах. Он возвратил бы тебя к власти, Халед был бы жив и готов выполнять все твои приказы. Располагая сильной рукой, направляющей войска, и мудрой головой, дающей советы, султан вскоре одержал бы победу над всеми своими врагами. Взятый в плен Земан с искренней благодарностью признал бы, что обязан жизнью заступничеству брата. Вероломство Абу Бекера вскоре было бы изобличено, и своей головой, упавшей на плаху, он заплатил бы цену за все свои злодеяния. Сердце султана вновь стало бы твоим, твоим навеки, и тогда он в самом деле мог бы стать именно таким человеком, каким ты по наивности его считал, и именно таким монархом, какого ты мечтал из него сделать.

Аморассан. О вероломный советник! Что помешало мне достичь столь благословенных успехов – что, как не твои пророческие предостережения?

Дух. Я пророчествовала правду, все мои пророчества сбылись и не могли не сбыться, но только от тебя одного зависело, произойдет ли все через твое посредство или без твоего участия. Разве это я искала тебя? Разве это я нуждалась в твоих услугах? Рыдай, неистовствуй, предавайся отчаянию, Аморассан, но не вини никого, кроме себя.

Да, предавайся отчаянию! Ибо теперь ты узнаешь, какие страшные бедствия навлекла твоя гордыня на твою родину! Земан опустошает пограничные провинции; разбойники, от которых ты его спас, сражаются под его знаменами. Богатства, оказавшиеся у него во владении благодаря тебе, позволили ему умножить число своих сторонников. Бурглана утопает в крови, и Земан готов нести разорение и месть в самое сердце Гузурата. Ужас и хаос царят повсюду, и скоро войска Кандиша воспользуются всеобщим смятением и беспорядком. Но вторжению врага будут только радоваться в Ахмедабаде, несчастные жители которого невыносимо страдают под железной властью Абу-Бекера. Каждый час плаха обагряется невинной кровью, каждый час воздух оглашается криками вдов и сирот, лишившихся мужей и отцов из-за жестокости Абу-Бекера и оставшихся без средств к существованию из-за алчности Абу-Бекера.

Аморассан. И что же, султан знает положение дел, но не исправляет? О, как сильно переменилось его сердце, должно быть! Чтобы Ибрагим, чьи добродетели, чьи убеждения…

Дух. У него нет убеждений, а все его добродетели были лишь отражением твоих. Он восхищался тобой и воображал, будто любит добродетель, пока она говорила твоими устами. Но ты своей волей отказался от власти над его воображением: теперь вместо тебя властвует другой, и султан все видит и слышит только глазами и ушами Абу-Бекера. Напрасно льется кровь невинных! Напрасно по улицам Ахмедабада разносятся стоны скорби и вопли отчаяния! Разлюбив тебя, Ибрагим разуверился в добродетели. Он считает тебя лицемером, самозванцем, рабом корысти, адептом дьявольского искусства – а раз даже ты оказался таким вот презренным негодяем, он совершенно отчаялся найти других достойных людей. Убежденный в твоей лживости, он полагает ложными и все твои нравственные принципы и теперь правит страной, руководствуясь принципами Абу-Бекера. Однако по природной мягкости сердца султан все еще сожалеет о счастливых днях, когда верил в подлинное существование добродетели, и до сей поры горько сетует на твое вероломство, развеявшее эту прекрасную, сладостную иллюзию. Слыша проклятия своего народа, он проклинает тебя!

Аморассан. Смилуйся! Дай мне умереть!

– Твоя воля! Больше я тебя не удерживаю, – молвила дева-дух.

Она опустила руку, и Аморассан низринулся с утеса.

Халиф. Ах, жестокосердный Бен Хафи! Ужели несчастный погиб? Спаси его сию же минуту, приказываю тебе! Теперь я больше чем когда-либо хочу, чтобы он остался жив: ведь раз несносная дева-дух его покинула, у нас появилась надежда, что бедняга наконец обретет хоть немного покоя и утешения. Итак, Бен Хафи, давай послушаем, что с ним сталось дальше.

Глава XIII

Цветы покраше в долах обитают

И там благоуханье изливают.

А горный дуб с могучею сосной

Подвержены ударам бури злой.

В