человеком и остаюсь поныне. И если я когда-нибудь заслуживал твоей дружбы в прошлом, то тысячекратно больше заслуживаю сейчас, в самые тяжелые дни своей жизни!

Ибрагим. Так докажи это, сняв с Санбаллада обвинение! А будешь упорствовать в своем молчании – Санбаллад умрет, виновен он или нет.

Аморассан. Ибрагим! Я умоляю!.. Я заклинаю тебя!..

Ибрагим. Я сказал свое слово! Он умрет! Клянусь Аллахом, он умрет на рассвете!

Аморассан. Жестокая судьба, ты победила! Я смиренно склоняюсь перед твоей силой!.. Слушай же, Ибрагим!

Словами не передать изумление и тревогу, с какими султан внимал рассказу Аморассана о колдуне-египтянине. Но едва только дело дошло до явления девы-духа, он с возгласом ужаса попятился прочь от визиря.

– Отвечай! – вскричал Ибрагим. – То жуткое существо, вооруженное луком со стрелой, что стояло перед моим троном и обнаружило тайного убийцу… не твоя ли дева-дух то была?

Аморассан. Да, она самая.

Ибрагим. Аморассан! Как мог ты вступить в такой опасный союз без моего ведома? Как мог ты столь долго жить в теснейшей близости со мной, но одновременно держать рядом с собой существо, от одного воспоминания о котором у меня кровь стынет в жилах? Ты закрыл свое сердце от меня, ты использовал самые недопустимые средства, чтобы завладеть моими секретами, – но при этом продолжал называть меня своим другом?

Аморассан. Я делал все ради тебя… ради твоего царства…

Ибрагим. Довольно лживых оправданий! Больше они меня не обманут! Твоя собственная неспособность к дружбе заставила тебя усомниться в крепости моей дружбы. Честолюбие заставило тебя дрожать за свое место, и ты не поколебался прибегнуть к дьявольским искусствам, дабы его сохранить. Ты не посмел довериться ни мне, ни человеческой природе, ни даже себе самому – так кто же теперь посмеет довериться тебе? Кто вынесет присутствие человека, у кого за спиной постоянно стоит незримый пособник, с чьей помощью он препарирует чужие сердца и учится скрывать подлинные чувства своего собственного? Ты разорвал все связи с обществом, ты поставил себя вне людского закона, тобою движут побуждения, отличные от обычных человеческих. Именно твоя ужасная дева-дух разлучила наши сердца. Ты предпочел ее дружбу моей – и теперь пожинай плоды вашего сверхъестественного союза! Долой с глаз моих! Чтобы я больше никогда тебя не видел!

И султан стремительно удалился прочь, всем своим видом выражая гнев и отвращение.

Аморассан вернулся домой, приказал рабам нагрузить на верблюдов все свои богатства и к рассветному часу был уже далеко от Ахмедабада.

Халиф. По чести сказать, Бен Хафи, хотя бедный обманутый султан мне не очень по нраву, в данном случае я не могу сильно винить его. На месте Ибрагима я бы поступил точно так же: невзирая на все достоинства Аморассана, я предпочел бы расстаться с ним, чем терпеть постоянное присутствие такой неприятной девы-духа, – правда, если подумать, Абу-Бекер был для султана куда опаснее, чем она.

Музаффер. Позволь заметить, о вождь правоверных, что до сих пор дева-дух не представляла никакой опасности и она стала бы бесценным помощником для любого министра, умеющего правильно ее использовать. Но все же почему Аморассан не внял ее совету и не постарался уничтожить Абу-Бекера прежде, чем тот успел завоевать полное доверие султана и отвратить его сердце от великого визиря?

Бен Хафи. Потому что Аморассан совсем не похож на Музаффера.

Халиф. Истинно так, Бен Хафи. Трудно вообразить себе людей более разных. Но что же приключилось с Аморассаном после того, как он покинул Ахмедабад?

Глава XI

Прочь, прочь! За мной гонится нечистый!

«Король Лир»[108]

Бен Хафи. Все дальше и дальше ехал Аморассан, сопровождаемый рабами и навьюченными верблюдами. Где приклонить утомленную голову, для него теперь было совершенно безразлично, но, вспомнив об одном дорогом и верном друге, обитавшем в отдаленной провинции, он решил направить свой путь туда и укрыть свои несчастья под его гостеприимным кровом.

Он нашел там, что искал: благодарные сердца, радушный прием, теплое сочувствие и покой. Там он и решил провести остаток жизни в мирной безвестности, но едва минуло три дня, как в сумерках перед ним предстала дева-дух, его неутомимая преследовательница.

– Прочь, прочь отсюда, Аморассан! – воскликнула она. – Зови рабов, вели нагружать верблюдов: ты должен уехать сегодня же ночью. Великий визирь Абу-Бекер… Ха! Как ты побледнел при этих словах! Великий визирь Абу-Бекер, которому султан доверил твою тайну, не преминул воспользоваться ею для полного твоего уничтожения. Он убедил султана, что ты некромант, что его прежняя любовь к тебе была вызвана заклинаниями да приворотами и что все беды, постигшие его царство, были следствием твоего союза с дьявольскими силами. Ибрагим отдал тебя на произвол визиревой злобы, стражники уже спешат за тобой, и, если найдут, ты примешь смерть на костре как колдун.

Аморассан. Так дай мне умереть! Жизнь сделалась мне ненавистна, и я не стану скитаться дальше, чтобы ее сохранить!

Дух. Ты не должен погибнуть – и продолжишь свои странствия.

Аморассан. Что же может меня заставить?

Дух. То, для противодействия чему ты призвал меня с островов вечного мрака: твое сердце! Внемли моим словам: хозяин этого дома никогда не согласится отдать тебя в руки султанских стражников. Он либо погибнет, защищая тебя, либо будет вынужден бежать вместе с тобой, оторвав себя от всего, что ему дорого. У него есть жена, дети, друзья… Месть Абу-Бекера обрушится на них: имущество твоего друга будет изъято в пользу казны, вся его семья сгинет в нищете, сам он никогда не перестанет оплакивать свою утрату и сойдет в могилу с разбитым сердцем. Спасти его от всех этих горестей может только твое бегство. Так что оставайся здесь, Аморассан, если тебе сердце позволит…

– Прочь, прочь отсюда! – вскричал несчастный, и уже через несколько часов они вновь пустились в дорогу.

Было очевидно, что в Гузурате Аморассану не найти безопасного убежища. Он решил укрыться в соседнем царстве Кандиш. Путь туда лежал через Бурглану, и Аморассан уже находился в дневном переходе от границы, когда увидел впереди небольшой отряд путников, которые с величайшей храбростью отбивались от разбойников, значительно превосходивших их числом.

– О Аллах! – воскликнул он. – Дай мне потерять свою жалкую жизнь, спасая жизнь ближнего!

Приказав слугам обнажить сабли и следовать за ним, он пришпорил своего арабского скакуна, галопом спустился по склону холма, с гребня которого увидел схватку, и уже был готов присоединиться к ней, когда вдруг услышал шепот духа:

– Давай, давай! Бросайся в бой, не