теряй времени! Спаси жизнь злодею, чтобы он сделался еще большим злодеем, и тогда признай истинность моего предсказания! Там с разбойниками сражается не кто иной, как твой брат Земан – Земан-убийца!

– Так пусть он станет и моим убийцей! – в отчаянии выкрикнул Аморассан. – Тогда, по крайней мере, я избавлюсь от твоих преследований!

Припустив коня еще резвее, он вихрем налетел на разбойников и в два счета решил исход боя. Часть из них обратилась в бегство, остальные были связаны. Аморассан подошел к брату с протянутой рукой, но Земан, узнав его, разразился страшными проклятиями, угрожающе выставил перед собой саблю и неистовыми жестами запретил ему приближаться. Тщетно Аморассан пытался успокоить брата – ярость Земана возрастала с каждым мгновением. В конце концов Аморассан поделил своих тяжело навьюченных верблюдов на две неравные части, бóльшую оставил брату, а сам с удрученным сердцем продолжил путь.

Однако, едва он скрылся из глаз Земана, в груди у последнего возгорелась жажда мести и желание завладеть остальными богатствами. Негодяй сообщил о своих планах спутникам и заручился их поддержкой. Пленным разбойникам он предложил свободу при условии, если они изберут его своим вожаком, и предложение было принято. Земан со своими новыми сообщниками пустился в погоню, легко настиг Аморассана в пустыне, разграбил маленький караван – и таким образом сделался вожаком разбойничьей шайки, как и предсказывал вещий дух.

– Богатый добродетелью, ты не нуждаешься в ином богатстве! – заявил Земан ошеломленному Аморассану. – Твоя добродетель сделала меня беглецом, изгоем, разбойником. Теперь посмотрим, во что она превратит тебя. Сейчас ты в точно таком обездоленном положении, в каком находился я в тот день, когда был вынужден спасать свою жизнь бегством. Но удача вновь улыбается мне: с помощью моей славной сабли и моих храбрых товарищей я в самом скором времени верну себе грабежом больше, чем потерял из-за злобы и зависти моего брата. Я оставляю тебе жизнь не из милосердия, а потому, что уверен: твое горемычное существование будет каждую минуту наказывать тебя за страдания, которые ты причинил мне.

Аморассан опустился наземь и молча накрыл голову полой своей одежды.

Вскоре солнце залило своим ослепительным пламенем бескрайнюю пустыню, где ни единый кустик, ни даже единая травинка не порадует взор! Разбойники уехали, забрав с собой рабов, верблюдов и сокровища Аморассана. Несчастный остался один. Он брел вперед, обжигая подошвы о раскаленный песок, и единственной влагой, орошавшей землю под ним, были слезы, что капали у него с воспаленных век.

И вот густой мрак заволок небеса, налетел вихрь, песчаные столбы взвились ввысь, и необозримая пустошь под ними взволновалась, как океан. Над головой Аморассана тяжело прокатился гром, и нигде поблизости не было пещеры, чтоб укрыться. Яростный вихрь закрутился вокруг него, оторвал от земли, вознес высоко в воздух, а потом швырнул вниз. Аморассан отчаянно напрягал силы, но с каждым движением увязал в песке все глубже и сознавал, что тратит усилия лишь на то, чтобы вырыть себе могилу. Наконец он смирился со своей участью и вскоре впал в беспамятство.

Халиф. Мой добрый Бен Хафи, если ты заставишь беднягу еще долго страдать, я не смогу дослушать твою историю до конца. Прошу тебя, поскорее доставь Аморассану хоть малое облегчение, если такое возможно сделать без ущерба для повествования. Даже просто рассказ о страданиях хорошего человека причиняет мне боль.

Бен Хафи. Да исполнятся все твои желания так же, как это, о владыка! Помощь Аморассану уже близка.

Глава XII

Отчаянье, души властитель сирой,

На скорбный лад настраивает лиру,

И странные со струн слетают звуки:

В них то печаль, то исступленье муки.

Коллинз[109]

В таком прискорбном состоянии наш герой был найден на следующий день караваном, направленным туда волей случая. Первым его увидел молодой человек по имени Массуф, владелец верблюдов, нанятых купцами. Он остановил караван, вывел Аморассана из беспамятства и, когда понял его плачевные обстоятельства, предложил ему пристанище в Карнатике. Обездоленный страдалец с благодарностью принял предложение и вскоре стал дорогим гостем в семье доброжелательного Массуфа.

Семья эта являла собой воплощение семейного счастья. У Массуфа была молодая жена-красавица, в которой он души не чаял и которая сейчас вскармливала грудью их первенца. Ах! Умиленно глядя на влюбленных супругов, вкушающих блаженство тихой безвестной жизни и домашнего уюта, как горько сокрушался Аморассан о собственной тяжкой судьбе, обрекшей его стать другом монарха, фаворитом и великим визирем!

Однажды утром прекрасная Фатма отдыхала под тополями, укрывавшими дом своей прохладной тенью. Ребенок покоился у нее на руках, и глубокая материнская нежность выражалась в каждом взгляде, брошенном на улыбающегося младенца. Каждое движение пухлых ручонок, каждый лепет, срывавшийся с крохотных коралловых губ, казалось, вызывали у Фатмы такой восторг, какого не купят и все богатства мира. Порой она в приливе чувств осыпала дитя тысячей ласковых имен, а потом вновь напевала какую-нибудь бесхитростную песенку, убаюкивая его на своей груди.

Аморассан, стоявший поодаль и восхищенно созерцавший картину материнской любви, сейчас ясно чувствовал, что счастье есть на свете; более того, сейчас он чувствовал, что и сам счастлив. Он с удовольствием думал о том, что под неусыпной опекой нежной матери и под надежной защитой доброго отца этот ребенок будет расти в невинности и чистоте, а когда вырастет – займет такое место в жизни, где в сельской тиши и блаженной безвестности укрепится в своем стремлении к добродетели и семейному счастью. Сердце Аморассана переполнялось умильным восторгом, и он мысленно благословлял любящую мать и ее дитя.

Младенец наконец заснул, и Фатма ушла в дом. Аморассан все еще растроганно смотрел ей вслед, когда вдруг перед ним возникла дева-дух. Кровь отлила у него от щек, и блестевшие на глазах слезы радости, казалось, обратились в лед под холодным дыханием неумолимой преследовательницы.

– Видишь, я не забываю свой долг, – начала она. – Кого не обманет вид этой ласковой матери и ее невинного младенца? Но ты повелел мне предостерегать тебя от заблуждений. Подобные прекрасные иллюзии могут очаровывать других, но не должны очаровывать тебя… Ровно через тринадцать месяцев и два дня на этом самом месте ребенок станет добычей чудовищной змеи, анаконды, чье одно имя повергает людей в трепет! Если ты передашь мое пророчество матери, она побледнеет и задрожит от ужаса, прямо как ты сейчас. Но все же к наступлению рокового дня она о пророчестве забудет, ибо к тому времени уже нарушит брачный обет и в распутных объятиях мужчины