Войдан кивнул:

– Добрый мед делает Сувор… Ты прямо в точку, княже. Чтозначит светлая голова дадена! Живешь в лесу среди медведев, пням молишься,окромя скотов ничо не зришь, да и сам… гм… а все ж к свету тянешься.

Владимир смотрел подозрительно. Когда Войдан хвалит и когдаиздевается, различить трудно. И то и другое у него получается с уважительнымкиванием, почтительным понижением голоса.

– Но человеку, – продолжил Войдан окрепнувшимголосом, он отставил кубок и вытер губы, – мало просто решиться! Надо ещеобставить страшными клятвами, сжечь за собой все мосты, засыпать лазейки,убрать все пути в старую жизнь. Тебе особо трудно, княже. Когда ты был нищимотроком, вставал до восхода солнца и до захода упражнялся с мечом и щитом, толишь тянулся за другими, могучими и умелыми в бою. Когда ты рвался к власти итогда лишь хотел сравняться с другими князьями! Но теперь ты могуч и умел вбою, теперь ты – князь. Да не просто князь, а князь над князьями. Ты можешь все,никто не пикнет против. Ты возымел все, что могут дать старые боги: власть,богатства, земли, а главное, все девки и бабы земли Русской – твои. Но когдадуша твоя выросла и взматерела, то тебе становится мало даже всех женщин мира…

Мало, подумал Владимир. Сердце кольнуло, ощутил сладкуюболь. Войдан прав, ему нужно больше, чем все женщины мира! Ему нужно ту,Единственную.

– А какой, по-твоему, нужен бог из новых? – Онсказал, ужаснулся и тут же торопливо добавил: – Это я так, из любопытства.Своих русских богов я менять не собираюсь.

Войдан сдвинул плечами:

– Я бы, доведись выбирать, пошел дорогой ислама. Оначуть прямее других… Там молодой бог, сильный, ярый, из кожи вон лезет длясвоего народа. Он так и заявил в первой же суре – это их первая заповедь. Аллах,мол, ничего не делает для себя, а только для человека! К тому же Аллахпонаблюдал за другими богами – времени у него хватило! – сильные сторонывзял, от слабых по возможности отказался… На сегодня, я бы сказал, он самыйлучший.

Владимир зябко передернул плечами:

– Ты так спокойно хулишь наших богов…

– Хулю? – удивился Войдан. – Когда ты слышалхулу? Просто новые боги учитывают опыт своих отцов. Яхве родил Христа, тотпошел дальше бати, разве это хула? А Христос родил Мухаммада… или Аллаха, я небольно силен в теологии… знаю только, что вера Христа уже шестьсот лет жила,цвела, гнила, плодила великие дела и великие злодеяния… Понятно же, чтоМухаммад, все это видя, должен был в учение своего отца внести поправки…Поправок набралось так много, что пришлось объявить подправленную веру своей. Алюди, у кого своя голова на плечах, пошли за ним.

– А кто не пошел – все дураки?

– Нет, просто сидни. Таких на свете как травы. Чужуюверу отвергают не потому, что своя лучше, а потому, что даже не хотят подумать,сравнить… У них один довод: наши отцы-деды жили по энтой вере, так и мы житьбудем! Эту леность и тупость мы зовем крепостью в вере.

Владимир искоса наблюдал за воеводой. Войдан даже говоритдругим голосом и с другими интонациями. Повторяет чьи-то слова. На миг Владимирощутил острейшую зависть: вот что значит с детства уйти скитаться по чужимстранам! Ничего кроме силы и храбрости, но знает о жизни души больше, чем он,который ищет во смятении, мятется, доискивается до всего сам… А этотпонаблюдал, как выбирают веру десятки других, послушал их споры и уже знаетбольше…

Ночь была звездная, он вышел и сел на ступеньку крыльца.Неведомая тоска заполонила сердце, хотелось почему-то плакать. Или вскочить наконя и нестись сломя голову, не разбирая дороги. Да так, чтобы у коня выросликрылья!

– Боги… – прошептал он. – Не печалиться, что росбез отца, а радоваться должен… За широкой спиной героя-отца кем бы я был? Отецрешал бы, а я бы перекладывал все тяготы на его плечи… Все сладкое мне, горькое– отцу… А так моя чаша полна и горечью, и сладостью. Но без отца я научилсябыть мужчиной с детства. Это все я, не мой отец!

Он встал, не в силах сидеть, грудь вздымалась, как волныприбоя в начале бури.

– Отец меня породил, – прошептал он, – но пожизни вели меня вы, боги! Взяли меня под свои могучие длани. Я всюду чувствовалваши неусыпные очи: Сварог, Перун, Сварожичи! Милая Среча, пряди мою нить, покая не отблагодарю богов за их ласку. А ты, мудрая Несреча, не обрывай эту нить,пока не выполню волю богов, мне еще неведомую!

Он спустился с крыльца. Утоптанная до крепости камня земляблестела, покрытая росой. На востоке светлеющее небо медленно озарялосьрозовым. Дыхание его становилось совсем горячим, сердце стучало часто и мощно.

– Я должен что-то сделать, – сказал он, задыхаясь. –Я чувствую это! Но я еще не понял, для чего рожден. То ли как Аварис, которыйкрошки хлеба не взял в рот, пока по всей земле не пронес стрелу, то ли какТаргитай, что дал потомство бесчисленным народам, то ли как Михайло Потык, чтовелел приковать себя железными цепями к воротам Киева, дабы остаться навеки егозащитником…

В тишине громко и страшно прокричала ночная птица. Онвздрогнул, обратил взор к виднокраю. Розовый свет наливался победным пурпуром,вспыхнуло в небе, как подожженное стрелой степняка, облачко. Запылали и другие,их доставали из-за края земли огненные стрелы Сварога.

– Клянусь, – сказал он вполголоса. – Клянусьогненным мечом пращуров, что в час беды встает из-под земли в городе Киеве,клянусь Мардухом – духом смерти Мары, клянусь молотом Пуруши… что ежели нестану жить по воле богов, если не выполню их начертание, то пусть не попаду ввирий, не войду в солнечную дружину Сварога! Пусть меня тогда упыри утянут всвой подземный мир, где я стану едой яжей-смоков…

Он сам не заметил, как вышел из терема, поднялся на вершинукургана. Под ногами были погребены древние богатыри. По кощюнам, когда свостока надвинулись черные орды врагов, их встретило только одно маленькоеплемя скифов. Они сдержали врагов, пока к ним не пришло на помощь племя русов.Вместе разгромили врага, но сами потеряли больше половины своих воинов. Тогда иобъединили племена, стали одним народом. А здесь захоронили павших.

– Теперь, – сказал он хриплым от волнения голосом,тягостное и одновременно гордое чувство заполнило грудь, – отступатьнекуда! Не давши клятву – крепись, а давши…

Странное дело, урезал свою свободу, но почему-то ощутил, какбудто бы с плеч свалилась странная тяжесть!

Волхв Борис когда-то был воином страшным по силе и лютости.Тридцать весен успел он повидать, когда в страшной битве с хазарами изрубилитак, что и доныне страшно смотреть в его лицо, перекошенное жуткими сизымишрамами. Никогда больше не улыбнется, мышцы срослись иначе, но что красивоелицо для мужчины? А вот нога…

Ее срубили огромным топором так чисто, будто сочный стебельмолочая. Любой бы помер, но вблизи случился кудесник, прямо среди сечи стянултугим поясом обрубок выше раны, не дал истечь кровью. И хоть и сомлел воин, новыжил, очнулся среди трупов. Его подобрали, отнесли на подводу. Князь Игорьвелел взять его на прокорм, заслужил верной службой Отечеству.