Встал в раздражении, поскреб ногтями покрытую ночным потомгрудь. Волосы мягко скрипели. Да, он теперь – великий князь. А что дальше?Раньше было к чему стремиться. Боролся за жизнь, за существование в княжьемтереме, потом сумел выпросить княжение, спасался бегством, выживал в Царьграде…Была страшная проба сил с Рогволодом, трудное одоление киян и борьба запрестол, за власть над всей Русью…

И вот он уже достиг наибольшего, чего может достичь человек.Он – повелитель огромной страны, хозяин сел и городов, живота всего живого.Никто не смеет чинить препон, никто не подаст голос против. У него сотни жен,тысяча наложниц, в каждом городе у него свои дома – лучшие! – он воленбрать любых женщин, замужних или непорочных, он волен над жизнями.

И что дальше? У него от избытка сил вот-вот лопнет грудь,как переспелый кавун. Сердце стучит мощно, но что он может ему предложить? Ещебаб, еще дома, еще еды и питья в три горла? В четыре? В пять?

Он страшно крикнул:

– Тавр! Тавра ко мне!

За дверью подхватился задремавший Кремень. Забегали, послышалисьголоса: «Тавра», «Князь кличет!», «Будите Тавра!» Наконец в щели под дверьюзаблистали огни факелов. Чей-то голос пререкался со стражами, послышалисьтяжелые шаги.

В горницу ввалился сонный Тавр. Он был босой, в исподнейрубахе, волосы на голове торчали в разные стороны. Недобро зыркнул на князя,спросил сипло:

– Какая муха укусила?

– Опять спишь? – обвинил Владимир. – Куда втебя столько влазит? Князь твой не спит, а ты дрыхнешь?

– Да что стряслось?

– Садись, – велел Владимир.

Тавр плюхнулся на лавку, откинулся к стене, с наслаждениемзапустил обе пятерни в распахнутую на груди рубашку. Послышался скрежет, словноножом скребли сковороду.

– Ну сел, – сказал он сквозь раздирающую ротзевоту. – Можешь говорить. А может, лучше сразу на пол? Такое сморозишь,что и на лавке могу не усидеть.

Владимир рванул рубашку на груди. Душно, когда же грозапридет с громами и молниями?

– Сколько племен сбили в одну кучу, – заговорилон, голос звучал потрясенно, словно бы только ночью осознал, кто он таков и чтоза страна в его кулаке, – а что с ними делать? Жить-поживать да добронаживать? Не-е-ет, я так не могу. Да и неверно это. Это простой мужик может, ая не должен. Но если я могу строить и разрушать города, переселять народы,могу… Многое могу! Чересчур многое. И тут не ошибиться бы! Пока карабкался квершине, все было понятно. А теперь стою на вершине, холодный ветер пробираетдо костей, и страшно мне! Что делать великому князю?

– Еще сотню жен заведи, – посоветовал Тавр.

Владимир не заметил иронии, возразил:

– Это радости раба.

– Почему? Где у раба столько жен и наложниц?

– Зато он ни о чем другом не мечтает. Да еще чтобыпоиметь жену хозяина! Еще лучше, жен и дочек родни хозяина.

– Гм, – сказал Тавр с удовольствием. – Знаваля одного такого… Даже жен братьев под себя загреб… Как еще их собак не поимел,удивительно.

Владимир скривился, стыд горячей волной ударил в лицо. Хотячего стыдиться, если тогда было в новинку? Он тогда был тем, кто еще карабкалсяк вершине.

А Тавр сказал уже серьезнее:

– Не один ты бился головой в эту же стену. Кто кидалсяв излишества, как Сарданапал, кто стихи под лиру вроде Нерона, а другие шливовсе воевать весь мир: Александр, Цезарь, Оттон…

Владимир отмахнулся:

– А что толку? Разлетелись империи, как одуванчики…Оттон только что такую глыбу сотворил, а уже пошла трескаться! Нет, и это нето.

– Гм… А что то?

– Если бы знал. Для того и позвал тебя. Ты что-нибудьсморозишь, я возражу, глядишь, и придумается что-то дельное. Так что говори,чем занимались великие правители.

Тавр не обиделся, пожал плечами:

– Кто не спивался, тот либо завоевывал еще… пока рогане обламывали, либо укреплял границы захваченного. Еще искали выходы к дальнимстранам, прокладывали новые караванные пути… Строили большие корабли для поискановых земель… Снимали свое племя с места и уходили за тридевять земель, какугры или болгары, чтобы на новом месте жить по-новому…

Владимир нетерпеливо стукнул в гонг. Резкий звук пронесся покомнате, выплыл в коридор и надолго повис там, словно огромный шмель с меднымикрыльями.

Явился заспанный Сувор, с ним вошел запах горячей кавы сцветочным медом.

– Это все рост вширь, – сказал Владимирнапряженно. – А бывает рост вглубь?

– Это как? Чтобы бабы плодили без остановки? Если небудет усобиц, мора, бескормицы… Но тогда земля от тесноты переполнится!

– Не то… Я могу набрать в дружину еще сто тысяччеловек, а могу и эту обучить и вооружить лучше. Понял? Так и страна моя. Чтотолку огнем и кровью строить империю, ежели все одно развалится? А вот как длясвоей отчизны сделать что-то такое, чтобы не исчезла, как другие народы.Напротив, чтобы возвысилась?

Не глядя, он поймал чашу с кавой. Тавр вздохнул и взялдругую. Хорошо, успел пару часов соснуть. Трудно быть правой рукой князя!

Владимир рывком отодвинул стопку книг, встал, потянулся.Суставы захрустели, голова закружилась от долгого сидения за столом. В глазахна миг стало темно, застоявшаяся кровь отхлынула чересчур резко, даже в ушахтонко-тонко запели невидимые комары.

Он опустился в подвал, поморщился от запаха разложившейсякрови, мочи, нечистот. Из стены торчало кольцо, за него была прикована голаяженщина. Ее некогда дородное тело исхудало, груди висели, как тряпки с грязнымиконцами. Лохматые длинные волосы закрывали лицо. У стены напротив свисалоокровавленное тело, по нему ползали толстые зеленые мухи.

Владимир притворил за собой толстую дверь, сказал весело:

– Здорово живешь, Прайдана!

Женщина вздрогнула, подняла изувеченное шрамами и глубокимистарческими морщинами лицо. В глазах отразился безумный страх. Худое телозатряслось в плаче.

– Когда же… ты… убьешь… молю… молю о смерти…

Ее беззубый рот кривился в жуткой гримасе. Владимир снял состены железные щипцы, задумчиво посмотрел на бывшую ключницу княгини Ольги.Неужто он уже повыдергивал ей все зубы? А ведь собирался по одному в день… Илиу нее их и было мало? Глаз всего два, это недолго тешиться. Теперь пальцы поодному рубить… или сперва ногти посдирать?

Он повернулся к туше с содранной кожей, с силой ударилщипцами наотмашь. Хрустнула кость, туша издала невнятный стон. Владимирудовлетворенно улыбнулся:

– Живой! Крепкий мужик! Ни глаз, ни зубов, пальцыобрубил, шкуру снял, все кости перебил… а он еще что-то чувствует… Что бы еще сним сделать?