переменился ни внешностью, ни развитием мыслей, но не Джексон, являющий глубокоуважаемого управляющего директора фирмой «Успех равно Счастье», к которому уже не обратишься, как это делал Ден в тогдашние годы: «Эй, друган, Джек Воробей, куда соберемся на следующих выходных?» Ныне он почитаемый сэр Моррис.

— Не без этого, — улыбается Джексон и решается взять рюмку с коричневой жидкостью. — Того требует бизнес: ответственности и серьезного отношения к делу.

Стукнувшись, приняв по рюмке, мужчин поглощает ностальгия, и они слово за слово уносятся от сегодняшнего дня лет на десять назад и освежают в памяти, как бегали за девчонками, как танцевали на школьных дискотеках, как играли в футбол во дворе у Кевина до поздней летней ночи, как пели песни на всю улицу (тогда еще никто не знал о стопроцентном музыкальном слухе Джексона), как рыбачили и соревновались, кто больше поймает…

— Джексон, а помнишь, как ты ревновал своего братца к Миланке нашей?

«Задан вопрос ему, а коснулся моих чувствительных клеток».

Начав кашлять, Джексон, спустя несколько секунд переходит в то же состояние, каким оно было: пасмурное и отрешенное от мира; он в своих мыслях, далеко-далеко.

— Помню, — грозно на силу выдавливает он из себя.

Джей продолжает беседу:

— Ну, не будем о прошлом. Джейкоб, моя как-то сказала мне, что ты помолвлен с Митчелл. Не очередные ли это её фантазии?

— Будем считать, что не фантазии, — смеется он, не разглашая личные тайны.

— Т-а-а-а-а-к… — Ден снова в теме. — Скоро и на второй свадебке погуляем!

Итан ввинчивает свое слово:

— Покоритель женских сердец, а где твоя дама? Не видно её что-то.

Ему с самого первого дня знакомства не пришелся по душе Джексон, как и его подружка. Бывшая подружка.

— Кстати, да, Джексон, известный ты наш искуситель дам. Крутую девку ты охмурил. Читал о её богатом бате, — сует свои мысли Ден. — Она тут?

— Нет, отсутствует, — равнодушно иным голосом бросает Джексон, удостоив Дена неприязненным взглядом. «Такая радость знать, что в его сердце никогда не было места для Беллы, и она для него ничего не значит». И я понимаю его интонацию с особой чуткостью. Нас с Джексоном осаждают со всех сторон. И он тоже охотно не идет навстречу въедливости друзей, не доверяя им так, как доверял раньше.

— Её милость не ходит на такие вечера или?.. — издевается Ден.

— Ден! — вмешивается Джей. — Ну что ты пристал к человеку!

— А что?! Я знаю, она из богатеньких известных дам Нью-Йорка, поэтому ничего нового я не сказал.

— Ей нездоровится, — сбрасывает ответ Джексон. «Моя фишка». Его руки меняют разное положение, а глаза взирают по разным сторонам. «Он желает уйти от них, хоть это и его друзья. Я чувствую, ему некомфортно. Как и мне». В эту минуту я подхватываю взглядом его руки — повязки нет. Я вздыхаю, но убеждаю себя, что он еще повяжет ее на руку. «Ради брата».

— А где же жених-то наш? И не видать его!

Меня перебивает Джуана, вторя в ухо, но во мне сковывает волю желание узнать всё, о чем разглагольствуют мужчины:

— Подходящий случай сказать тебе, что… Ты будешь в восторге! — с пламенной убежденностью вставляет она и называет по существу: — Директор агентства ввел новое дополнительное направление для всех-всех моделей «Актерское искусство»! После твоего выступления было положено проводить разные моноспектакли, театральные постановки на прививание моделям больше актерских, танцевальных навыков и в связи с этим предоставления им возможности, работая моделью-актрисой, путешествовать по миру. Нас будут обучать всем тонкостям профессионализма известные актеры и в конце выдадут сертификаты, что мы можем в каких-то театрах и не только Мадрида работать актрисами. Модель-актриса! Статусно! Участие необязательное, но помимо дополнительного образования и престижа, нам еще и платить за это потом будут, поэтому желают все. Будет проводится кастинг, выберут лучших, способных к обучению. На прослушиваниях нужно разыграть любую сценку либо озвучить отрывок из любой художественной книги, либо придумать самим какой-то монолог… Подробностей не знаю, Максимилиан все позже расскажет. Тебя уже внесли в список участниц на пробы! Ты же у нас писательница, значит, творческий человек! Как сказал начальник: «Прочувствуйте слова и вложите их в каждую смотрящую на вас душу!» Фигурируют все филиалы! Ну, что скажешь? Чего так побледнела? Чего не прыгаешь, как бы ты делала это раньше, узнав такие новости?

Что? Какие пробы? Какое театральное представление?

— Мне бы быть моделью… Училкой не так уж весело работать, — отвечает Кэтрин, но я не соображаю, о чем они.

— Милана! Ты не такая! — прямо высказывается Джуана. — Ты кого-то ждешь?

Митчелл подталкивает меня локтем, пробуждая, и насмешливым голоском лепечет:

— Уверена, она не одна! Покажешь нам своего кавалера испанца? Не поверю ни за что, что ты явилась одна!

— Даниэль с тобой? — повторно влезает Джуана.

— Ааа… так его Даниэль зовут, — посмеивается Кэтрин. — Вот и узнали!

Я стою в сосредоточенной позе. Фраза Митчелл клеймит мозг: «Уверена, она не одна! Покажешь нам своего кавалера испанца?»

Увертываюсь от расспросов улыбкой и молчанием, но неистребимая любовь искалеченного нашла меня:

— Любимая! Миланочка! Я потерял тебя! Ты, не предупредив, отошла. — И с восхищением громче дополняет, осмотрев девушек: — До чего прекрасны сегодня женщины, на какую ни глянь!

Земля уходит у меня из-под ног. Обезумев, что не только девушки, но вся мужская половина, отделенная от нас несколькими метрами, за которой я сторожила, оборачивается на меня и, оторопело уставившись, развешивает уши, меня пробирает сильная дрожь. «Я не оправдала их ожидания и теперь подвергнусь словесным нападкам». Митчелл, стоявшая спиной к потрясшему всех видению, с недоумением окидывает закаменелых подруг, и сама бросает взгляд назад:

— Да что вы там увиде… — Подавив нехороший смешок, она столбенеет.

Неожиданный приход меня не с самой безупречной сексуальной моделью мужчиной, как они предполагали, а с обычным парнем и к тому же в инвалидной коляске, огорошил всех. Я считала себя подготовленной к этой минуте, но нет…

Охваченная каким-то мучительным стыдом, я абсурдно что-то мелю:

— Ппред-ставь-тесь, это м-м-мой, мой… — Сбивчиво говорю и не досказываю. Руки, опущенные по обеим сторонам платья, теребят ткань, сжимая её, мотор в груди наращивает скорость, как поезд, а уничтожающие моё душевное равновесие прожигающие глаза со всех сторон цепляются мне в горло, как лезвие, обволакивают глотку, как вирусная ангина, затрудняющая и говорить, и дышать. И что можно здесь сделать, что предпринять? Но моя боль — ничто по сравнению с той, что испытывает изувеченный. Терзаемый непрошенными чужими состраданиями, он удерживает себя так, как хватает ему сил. И только мне понятна эта жалкая улыбка, только мне понятен его